Итальянский художник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Всё будет хорошо. Тебе так будет спокойнее, ты ещё не понимаешь.

— Я пойду.

— Да. Еще увидимся.

— Да.

Она отплыла спустя полчаса после нашего разговора. Корабль «Триполитания» отошёл от мола Санта Мария под венецианским торговым флагом. Это было рискованное нахальство, совсем во вкусе Ромины. «Триполитания» медленно прошла перед строем боевых трирем и шлюпок османов, за мысом они поймали ветер, отдали рифы, распустили кливера, и верхушки их мачт вскоре скрылись за горизонтом. Я не видел её уже двадцать лет. Но я прожил эти двадцать лет. И это была моя жизнь.

Я перестал есть и утратил сон. Эту ночь я не спал, как, впрочем, еще несколько ночей после отъезда Ромины.

А в саду зреют мелкие красные яблоки, пьяные осы летают сверху вниз, теперь время тренькает, позвякивает, плывут облака, рисунок жизни остёр и ясен, сусальные звезды и синий кобальт небес, ушастые овечки с добрыми глазами, узоры тканей, мудрые книги, бронзовый сфинкс пресс-папье. Не забыть поменять воду цветам в вазе. В вазе с розами. В вазе с розами. Это невыносимо.

Дверь захлопнулась. Где-то там светило солнце, турецкие матросы зачерпывали кожаными вёдрами забортную воду, драили палубу; ослики, цокая смешными прямыми ножками, увозили испуганных жителей Анконы в неизвестность; кто-то на кухне кипятил молоко. Представить себе не могу зачем им кипяченое молоко, пузырьки из-под лекарств, богатство, место на кладбище и заботы о будущем. Мне было невдомёк, что Азра переживает из-за меня. Плевать она хотела на осаду города. Я не знал, насколько я страшен был в тот день. Как Азра могла находиться рядом со мной?

Город был занят пехотой на следующий день. Это нас спасло. Мы были спасены. Город сгорел дотла. Мы покинули Анкону, прихватив с собой Кефаратти. Дело было так.

Солдаты пробежали по улице Бирмадальяно, гремя амуницией и лязгая коваными подмётками по каменным ступеням мостовой. Они спрятались за выступом стены нашего дома, прикрываясь щитами, и с ужасом вглядываясь в закрытые окна. Они боялись засады и не знали что ждёт их за углом. Шагах в двадцати от нас Бирмадальяно поворачивала налево, ступеньками спускаясь в сторону моря, оставляя позади себя госпиталь святого Иоанна. Узкие окна госпиталя, прорезанные в стенах двухсаженной толщины, начинались на уровне третьего этажа и производили пугающее впечатление. Солдаты стояли, вжимаясь в стену, и не могли двинуться с места. Один из них стал молиться:

Pater noster, qui es in caelis, Sanctificētur nomen Tuum. Adveniat regnum Tuum. Fiat voluntas Tua, sicut in caelo, et in terrā, —

услышали мы через дощатую решетку оконных ставней.

— Эй, вы кто такие? — крикнула Азра, неожиданно распахивая окно. В напряжённой тишине узкой, как ущелье улицы, её слова прозвучали неожиданно громко. Штук семь арбалетов вскинулись вверх. Сразу было не понять откуда кричали, и смысл вопроса дошёл до солдат не быстро. У меня замерло сердце. Я уже мысленно видел голову Азры, пробитую арбалетной стрелой.

— Я спрашиваю, вы кто? Вы янычары?

Один из солдат, наконец, увидел Азру в окне.

— Мы подданные его величества божьей милостью короля Франции Луи.

— Ничего себе! Французы. Что вы делаете в Анконе? Вы откуда взялись?

— Мы из Абруццо. А где турки?

— Нет здесь турок, — сказал я, — турецкие корабли стоят на рейде, но они не подходили к берегу.

— Мы думали, турки высадились и заняли город.

— В городе почти никого не осталось. Гарнизон сбежал два дня назад.