Ладно, я взглянул на книжные полки жены и сказал:
– Вот эти книги ты тоже какое-то время не трогала, верно? На сей раз я выйду, ты снимешь с полки одну из книг, откроешь ее – просто откроешь, и все, – потом закроешь и поставишь на место.
Я вышел, жена взяла книгу, открыла, закрыла, поставила на место. Я вернулся – пустяки! Проще пареной репы. Надо всего лишь принюхаться к книгам. Объяснить это сложно, потому что у нас просто нет нужных для этого слов. Ты подносишь каждую книгу к носу, пару раз принюхиваешься, и все становится ясно. Разница огромная. У книги, которая долго простояла на одном месте, запах сухой, неинтересный. А та, которую только что держали в руках, и влажновата, и пахнет совсем иначе.
Мы поставили еще несколько опытов, и я обнаружил, что если ищейки и вправду обладают замечательными способностями, то и у людей таковых куда больше, чем они полагают: просто у них другое расстояние от носа до земли!
(Я заметил, что моя собака легко узнает, куда я прошел по дому, особенно если я хожу босиком, – она просто унюхивает мои следы. Ну и проделал следующее: поползал на четвереньках по ковру, принюхиваясь, пытаясь понять разницу между тем местом, по которому я не проходил, и тем, по которому проходил, – и ничего у меня не вышло. У собаки это получается все же лучше, чем у меня.)
Много лет спустя, я тогда уже работал в Калтехе, в доме профессора Бейчера состоялся прием, на который пришло много сотрудников института. Не знаю уж, как оно вышло, но я рассказал им историю про пахнущие бутылки и книги. Разумеется, никто ни единому моему слову не поверил, меня же вечно считали обманщиком. Пришлось им все продемонстрировать.
Мы аккуратненько сняли с полки восемь или девять книг, не прикасаясь к ним голыми руками, и я вышел. Три человека взяли по книге каждый, открыли их, закрыли и положили обратно на стол.
Я вернулся, обнюхал сначала их руки, потом книги – или наоборот, не помню, – книги я указал точно, а с одним из этих троих ошибся.
Ну так они мне все равно не поверили, решили, что это какой-то замысловатый фокус. И все пытались понять, как я его проделал. Вообще-то фокус такой существует – вам просто нужен соучастник, который подает знаки, указывая, где, кто и что, – вот они и пытались выяснить, кто мне помогал. С тех пор я часто подумывал о том, что можно было бы организовать отличный карточный трюк – вы берете колоду карт и говорите человеку: «Вот я сейчас выйду из комнаты, вы достанете из колоды карту, потом вернете ее назад. А я вернусь и укажу эту карту, потому что у меня нюх, как у ищейки: я их все перенюхаю и учую ту, которую вы держали в руках». Конечно, когда ты так говоришь, никто и на секунду тебе не поверит!
А между тем у всех людей руки пахнут по-разному, потому-то ищейки их и различают, вы просто принюхайтесь как следует и сами это поймете! Влажноватый такой запашок, к тому же руки курильщика пахнут совсем не так, как руки некурящего человека, а у каждой женщины свои духи, ну и так далее. Если же у человека завалялась в кармане какая-то мелочь, вы по одному только запаху этих монет сможете определить их хозяина.
Лос-Аламос, вид снизу[4]
Говоря «Лос-Аламос, вид снизу», я именно это и подразумеваю. Сейчас я человек в моей области относительно известный, а в то время никто обо мне и слыхом не слыхивал. Когда я начал работать в Манхэттенском проекте, у меня даже ученой степени не было. Многие из тех, кто еще будет рассказывать вам о Лос-Аламосе, принадлежали к высшим эшелонам власти, им приходилось принимать важные решения. А меня важные решения не волновали. Я болтался где-то внизу.
Как-то раз, когда я сидел и работал у себя в комнате в Принстоне, зашел ко мне Боб Уилсон и заявил, что ему выделили средства на проведение одной секретной работы – вообще-то о ней никому нельзя говорить, но мне он скажет, потому что уверен: узнав, в чем состоит задача, я пойму, что должен подключиться к ее решению. И рассказал мне о проблеме разделения изотопов урана с целью создания бомбы. Боб придумал процесс разделения таких изотопов (отличный от того, который в конечном счете использовали) и хотел довести этот процесс до ума. Растолковал он мне все это, а после сказал:
– Сегодня состоится совещание…
Я ответил, что заниматься этим не хочу.
Он сказал:
– Ну ладно, совещание состоится в три, там и увидимся.
Я не уступил:
– Насчет секретности не волнуйтесь, я ничего никому не скажу, однако заниматься этим не буду.
И я вернулся к моей диссертации – минуты на три. А потом принялся расхаживать по комнате и думать. У немцев был Гитлер и совершенно очевидная возможность создания атомной бомбы, а мысль о том, что они могут получить ее раньше нас, пугала не на шутку. Так что я решил все же пойти на совещание.