– Не смешите нас. По-вашему, цензоры пятновыводителем пользуются? Они вырезают, что следует, ножницами.
Ладно, говорю. И отправляю жене письмо, в котором спрашиваю: «Это ты затерла в своем письме имя пятновыводителем?» Она отвечает: «Нет, пятновыводителем я не пользовалась, должно быть, это работа…», – а имя вырезано.
Я снова пошел к майору, который отвечал за действия цензоров, пожаловался. Конечно, вся эта возня отнимала немало времени, однако я считал себя в какой-то мере обязанным от лица всех сотрудников добиться справедливости. Майор принялся объяснять мне, что цензоры прошли хорошую специальную подготовку, просто они не понимают здешних правил насчет деликатности и осторожности.
А следом он спрашивает:
– Да в чем вообще дело, вы что же, считаете, будто у меня по отношению к вам какие-то недобрые намерения?
Я отвечаю:
– Нет, намерения у вас самые добрые, а вот
Дело, видите ли, было в том, что он занимал эту должность всего дня три-четыре.
Он говорит:
– Ну, это мы еще посмотрим! – хватается за телефонную трубку и разом улаживает дело. Больше из наших писем ни единой буквы не вырезали.
Однако оставалось немало других сложностей. Например, в один прекрасный день я получил письмо от жены с приложенной к нему запиской цензора, в которой говорилось: «Письмо содержало шифрованное сообщение без ключа к нему, мы его удалили».
А когда я приехал в Альбукерке повидаться с женой, она спросила:
– Ну, и где оно все?
Я удивился:
– Какое такое «оно»?
Жена говорит:
– Окись свинца, глицерин, хот-доги, белье из стирки.
Я в недоумении:
– Постой, постой – ты прислала мне такой список?
Она отвечает: