Нелицеприятно взвесив доводы враждующих сект и не примкнув ни к одной, люди, по-видимому, ставят себя в некотором смысле выше партий. Попросите, однако, этих беспристрастных философов избрать какую-нибудь точку зрения или выдвинуть собственную, и вы увидите, что они окажутся в неменьшем затруднении, нежели все остальные. В мире полно холодных умов, которые, не будучи в силах что-нибудь придумать сами, утешаются тем, что отвергают чужие мысли и, для виду многое презирая, тщатся тем самым умножить уважение к себе.
Кто те люди, что уверяют, будто мир стал порочен? Я готов им поверить. Честолюбие, слава, любовь, словом, страсти молодых лет уже не производят прежних потрясений и прежнего шума. И дело тут не в том, что страсти эти не столь жгучи, как прежде, а в том, что мы отрекаемся от них и боремся с ними. Поэтому я утверждаю, что мир похож на старика, который сохранил вожделения юности, но стыдится и скрывает их: он то ли разочаровался во многом, то ли хочет казаться разочарованным.
По слабости или ив боязни навлечь на себя презрение люди скрывают самые заветные, неискоренимые и подчас добродетельные свои наклонности.
Искусство нравиться — это умение обманывать.
Мы слишком невнимательны или слишком заняты собой, чтобы изучать друг друга. Кто наблюдал, как запросто танцуют на балу и держатся за руки незнакомые меж собой маски, хотя уже через минуту они расстанутся, не увидятся больше и не пожалеют об этом, тот легко составит себе представление о нашем обществе.
ДОПОЛНЕНИЯ
ТЕКСТЫ, ИЗДАННЫЕ ПОСМЕРТНО
ФРАГМЕНТЫ
НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ К ВЕЛИКИМ ЛЮДЯМ
Признаем, что наш век несправедлив: если правда, что заблуждением варварских времен было суеверное преклонение перед великими людьми, то нельзя отрицать, что просвещенные столетия заблуждаются отнюдь не меньше, всячески унижая тех, кому мы обязаны знаниями и цивилизованностью. Ни в одной области нет выдающегося человека, которого не чернили бы и раньше, и теперь. Одни внушают нам, что Вергилий был посредственный ум; другие свысока взирают на почитателей Гомера; встречал я и таких, что уверяли, будто г-н де Тюренн был трус, кардинал Ришелье — глупец, а кардинал Мазарини — недалекий плут.[109] У любой самой нелепой выдумки находятся защитники. Попадаются даже люди, без всякой враждебности или иных личных причин считающие долгом своим сокрушать великие репутации и опровергать общее мнение с единственной, пожалуй, целью — отвести от себя подозрение в том, что они разделяют его, и выставить напоказ независимость собственных суждений. Желание быть на виду побуждает их к утверждениям, на какие не отважилась бы самая низкая зависть, но они обманываются, надеясь снискать уважение столь странным способом. На мой взгляд, они похожи на тех слабодушных чудаков, которые из боязни показаться безвольными упорно отвергают самые разумные советы и совершают сумасбродства, только бы доказать свою независимость. Во все времена бывали недоумки, вынужденные искать славы единственным доступным им путем — оспаривая чужую славу, но когда люди такого сорта начинают задавать тон, это означает, что век вырождается, ибо подобные вещи могут происходить лишь там, где вывелись великие люди.
НЕ СЛЕД ВСЕ ВАЛИТЬ НА СУДЬБУ
В любой области довольно людей, горько жалующихся на судьбу, и объясняется это тем, что нередко им приходится заниматься не своим делом. Не берусь даже приблизительно сказать, сколько офицеров, неспособных выстроить в боевой порядок полсотни солдат, могли бы блистать в суде, дипломатии, финансах. Они чувствуют в себе талант и удивляются, почему этого не замечают другие, ибо, увы, не видят, что их способности остаются втуне при их ремесле. Случается также, что власть имущие пренебрегают весьма даровитыми людьми, поскольку те не пригодны для мелких должностей, а большие им давать не желают. При заурядных способностях выдвинуться куда легче: их обладателям везде найдется местечко.
О ЛЮДСКОЙ ЧЕРСТВОСТИ
Беседовать с людьми о том, что их заботит, куда как легко: они слушают и слышат только тогда, когда с ними говорят о них самих. Допустим, что крупная провинция захвачена и опустошена неприятелем, а жителям ее, разоренным военной неурядицей, грозят самые страшные несчастия;[110] меж тем свет и об этом событии рассуждает точно так же, как о новой опере, кончине вельможи, чьей-либо свадьбе или неудачной и выплывшей наружу интриге Разве злоключения стольких людей трогают кого-нибудь всерьез? Разве на время общественного бедствия прекращаются любовные свидания, балы, игра? Или редеет публика на спектаклях? Или смягчается деспотизм моды и роскоши? Но если страдания целой нации производят столь слабое впечатление на людское сердце, то как его могут тронуть наши приватные горести?
— Тем лучше! — скажет иной философ. — В жизни столько скорби, что если бы мы убивались из-за чужих бед, на земле царил бы вечный траур. Вот природа и наделила людей черствым сердцем: это облегчает им страдание, заложенное в их естестве. Но ежели так, значит, следует, не рассчитывая на жалость ближних, возлагать все упования на себя и собственное мужество.
О ТВЕРДОСТИ ПОВЕДЕНИЯ
Задавшись великой целью, мы вправе идти к ней любыми путями, лишь бы они были самыми короткими: цель облагораживает средства. Человек тщеславный и неумный встает на дыбы перед малейшим препятствием: ему, видите ли, нестерпимы заносчивость вельмож и самовлюбленность глупцов; он всю жизнь ведет себя так, словно не знает, что такое свет; все его удивляет, все его возмущает, и он, хотя пользуется теми же в общем приемами, к каким, добиваясь своего, прибегают остальные, неизменно применяет эти приемы не к месту и без успеха. А кто умеет подняться над подобной мелочной щепетильностью, тот при нужде склоняется перед велениями судьбы, обстоятельств и момента; несправедливость власть имущих, возвышение недостойных, происки врагов, чванство богачей — ничто не властно унизить его в собственных глазах; не ослепляясь уважением и лестью немногих друзей, он пробивает себе дорогу в толпе и схватывается с противниками и соперниками, не боясь приблизиться к тем, кто в чем-нибудь выше его, а напротив, примериваясь к ним и изучая их сильные стороны, чтобы нащупать слабое место, а значит побороть их или по крайней мере сравняться с ними. Слишком гордый, чтобы считать себя униженным теми преимуществами, коими судьба взыскала его конкурентов, он умеет переносить несчастья; оставаясь ровен и в процветании, и в неудаче, он явственно показывает, что успех всегда был лишь побочной целыо его усилий, главная же состояла в том, чтобы следовать своему призванию и сосредоточивать всю энергию души на нескончаемом движении вперед.
РАЗУМ НЕ СУДЬЯ ЧУВСТВУ
Считается, что о творениях искусства следует судить не умом, а чувством; почему бы не распространить это правило на все, что неподвластно рассудку, например на честолюбие, любовь и прочие страсти? Я поступаю именно так и редко выношу на суд разума то, что связано с чувством: мне слишком хорошо известно, что хладнокровие и пыл взвешивают вещи на разных весах, обвиняя при этом друг друга в безграничной предвзятости. Поэтому, раскаиваясь в каком-нибудь поступке, совершенном под влиянием чувства, я стараюсь утешаться мыслью о том, что сужу себя по законам разума, значит, сужу плохо и вопреки всем своим рассуждениям вновь совершу такой же поступок, если мной овладеет та же страсть — и, может быть, это даже хорошо: мы ведь часто несправедливы к себе и напрасно себя осуждаем.
ОБ УЧТИВОСТИ