Обманувший дьявола

– Мне надо быть там, где он, скорее всего, должен появиться, – пробормотал Андрей. – Так раненых преступников ищут по больницам.

– Совершенно верно, – захихикал старик. – Добавлю: вам нужно иметь возможность, не вызывая его подозрений, расспросить его обо всем, что вас интересует.

– И вы стали психиатром, – понимающе закивал Андрей.

– Да, психиатром, – подтвердил Пров. – Тогда люди еще верили врачам. Да и народ тогда был крепкий, не одержимый оккультизмом да сатанизмом, как нынче. И когда к ним приходил ваш герой с глазами, как дула, они бежали к врачам…

– Тот, на велосипеде, он не главный, – замотал головой Андрей. – Главный у них другой, с червивым ртом.

– Нет, молодой человек, – внезапно голос старика окреп, из него исчезла та самая неприятная скрипучесть, теперь он точно учил свою жертву, – главный как раз этот. Червивый – так, ничто. Мелкий служка, не более того. Поверьте мне. А эти глаза-дула я уже видел однажды. В точности, как вы их описываете. Они засасывают в себя, словно выжимают из тебя всю кровь. Впрочем, чего ж это я вас учу? Вы и сами скоро все это узнаете. Как только прибудете туда.

– Туда? – Андрей вздрогнул. – Почему туда?

– А куда же еще? – хихикнул его мучитель. – Разве вы не такой же душегуб, как и я? Или, молодой человек, в гибели вашей неразлучной кладбищенской спутницы, вы тоже меня обвиняете? Акрополь в Афинах случайно не я разрушил?

– Вы правы, – обреченно признал Андрей и тут же уточнил: – Я насчет Ани. Да, все так, как вы говорите.

– Так вот, – явно довольный понятливостью и покладистостью своей жертвы, продолжил краевед, – тогда народ, ошарашенный коммунистическими лозунгами и пропагандой атеизма, не верил во всю эту чертовщину и обращался к врачам. Пришлось стать психиатром. Там-то я и поймал вашего прадеда. А до него был еще один, тот, что здесь лежит, в этой самой могилке. Ему принадлежит один из тех черепов, что так вас напугали, молодой человек. Впрочем, я его не убивал. Я лишь подтолкнул его к самоубийству. Он так боялся юноши с глазами-дулами. И в Прове, которого тот велел ему искать, видел свое проклятье. Ну так я его и отвез к этой могиле ночью. Сказал, что, мол, клин клином вышибают. Он мне очень доверял. Как специалисту. Да я и действительно тогда уж в человеческой природе стал разбираться, как никто другой. Тут, на этом самом месте, где вы сейчас восседаете, я и сказал ему прямо, что проклятие это останется на всем его роде и что нет от него избавления. И ножик ему протянул. Он возьми да и полосни им себя по глотке. Почти не мучился родимый. Похрипел пару минут, залил тут всю травку своей кровью и умер. А вот прадед ваш уже так не сделал. Как я его к этому не склонял. Тоже возил сюда, показывал. И про проклятье говорил. Да только он уж не проникся. Испоганила людей советская власть.

Пров брезгливо поморщился, сплюнул и продолжил свой рассказ:

– Хотя сразу после революции дивные были времена. Тогда и таиться не было никаких причин, изобретать чего-то, ухищряться. Хватай, кого хочешь, дави, топчи, пытай, мучай. Никто тебе ничего не скажет. Предлог только правильный найди. Формулировку. Например, угнетатель трудового народа. Кто бы, скажите, позволил проткнуть беременной женщине живот и ждать когда она умрет? Какая царская полиция? А рабоче-крестьянская власть – запросто. Но вернемся к вашему прадеду. Я почувствовал, что он что-то заподозрил. Даже еще не заподозрил, но близок к этому. Пришлось его убить. Не здесь. Там, в городе. После очередного визита я прокрался вслед за ним. И в нескольких кварталах, в подворотне… Перед войной все случилось. В войну мне опять полегчало. Отвел душу. Кто бы и когда разрешил зарывать людей в землю заживо? А на оккупированной фашистами территории – милости просим. Потом довелось служить в НКВД. Эта должность тоже была для меня находкой…

Пров внезапно замолчал, а потом, уставившись на Андрея, продолжил с издевкой в голосе:

– И кто, скажите мне, молодой человек, все это устраивал? Всю эту чудовищную жизнь? Я? Нет, я был лишь орудием, инструментом. Может быть, тот, с глазами-дулами? Так ведь вы знаете сами, что нет у него большой власти на этом свете. Комиссар, полицай, чекист… Подстраиваться не надо было. А какая возможность все вынюхивать, требовать и безнаказанно уничтожать тех, кто хоть как-то мог тебе чем-то помешать! Кто, скажите, все это организовал? Намекну: не переоценивайте мои возможности, молодой человек. Я лишь воспользовался обстоятельствами, обратил их к своей пользе. Не более того. А устроили все это людишки себе сами.

Погасив сарказм и устало вздохнув, Пров вновь заговорил:

– Впрочем, потом все как-то осложнилось. Жизнь стала спокойнее. Что мне было совсем не на пользу. Пришлось меняться. Снова надо было уходить в паучью нору, затаиваться, расставлять сети и ждать свою муху. И что же, опять рядиться психиатром? Народ к тому времени переменился окончательно. После всего, что с ними произошло, людям гораздо легче было поверить в дьявола. Да только священники доверие уже тоже потеряли. Тогда я понял: следующий посланец пойдет не к врачу, он пойдет к историку. И, как видите, молодой человек, я все рассчитал правильно.

– И как же вы стали историком? – поинтересовался Андрей.

– Ну, мысли у меня начали работать в этом направлении еще в конце войны, – охотно продолжил Пров, – когда я служил у немцев полицаем. Тогда, как я вам и говорил, молодой человек, я перетаскал к себе в дом значительную часть фондов разрушенного архива. Словно предчувствовал. Потом, правда, пришлось отвлечься. Уж больно заманчивой показалась мне должность чекиста. Но квартирку с архивом оставил за собой, на будущее. В пятьдесят шестом я вернулся в Курск. И уже Поморцевым. Подвернулась оказия. Встретились мы здесь, на кладбище. Случайно. Я прямо с поезда, еще с документами на имя Овича (впрочем, я понимал, что пользоваться ими в этих местах уже не следует) пришел навестить собственную могилку. А он приехал откуда-то из Сибири к фронтовому другу. А друг его, видишь ли, помер к тому времени. Вот он и зашел на кладбище проститься. Лучше и не придумаешь. Никто его здесь не знал. Куда делся? Да уехал обратно, в Сибирь. А похож был, гад, на меня. Даже фотографию не пришлось переклеивать в паспорте. С этим паспортом я и вернулся в Курск, пошел работать кочегаром, обжил квартирку с архивом. Да стал помаленьку показывать свои фонды специалистам. А потом попался мне один студентик. К нашему делу он никакого отношения не имел. Случайно увидел мой архив, заинтересовался. Привязался ко мне. Не в смысле настойчивости, а в смысле дружбы. Очень помог в плане популяризации моей личности в местных краеведческих кругах. Мы с ним, можно сказать, сдружились. Да потом стал он меня беспокоить. Все расспрашивал, чем я раньше занимался. И откуда у меня такое знание местной истории. Пришлось от него избавиться.

– Убили? – пробормотал Андрей.

– А что мне оставалось делать? – хихикнул Пров. – Вы бы, молодой человек, хотели, чтобы я и студента этого заставил покончить с собой? Во-первых, не было у него к тому никакого основания. Никто к нему по ночам не являлся. А во-вторых, народ к тому времени совсем зачерствел душой.