По дороге в Иокогаму я много раз возвращался к тому эпизоду и много думал. Адали припомнила Адама, будто заранее знала, что произойдет. Я до сих пор не знал, кого она имела в виду под этим символическим именем: Алешу ли, теорию Федорова о том, что могила Адама находится в Памире, или Адама мертвецов, Того Самого, но она явно что-то знала.
Почему же я так расслабился рядом с ней и поддался безмятежному течению беседы? Не может быть, что только из-за дурного самочувствия. И собственный внутренний голос, который подсказал ответ на вопрос, ошарашил: меня привлекает эта неорганическая, механическая красота. Я уже начал осторожно подбирать слова, но остановился на полуслове:
– Душа – это…
В моей черепной коробке вспышкой пронеслось исхудавшее Алешино лицо. Он переписал собственную душу и превратился в вещь, в безвольное оружие, которое тайно перевезут в столицу. Он не просто омертвил себя, он выбрал закрепить свою душу в цареубийственном порыве. Ночью накануне он говорил, будто «в процессе эволюции стало ясно, что смерть отдельных индивидов благоприятна для вида в целом». О том, не означает ли изобретение мертвецов бунт против эволюции. Чем руководствовалась душа, которая это осуществила? Не для того ли она появилась у человека, чтобы противостоять развитию? Не допустил ли это закон эволюции, установленный Господом?
Адали смотрела мне прямо в глаза.
– Вы чувствуете свою душу? – спросила она.
– Да, – тут же кивнул я.
– А я нет. Я не знаю, что это такое, – без всякой эмоции объяснила Адали. – Вы чувствуете душу в себе. Положим, это благо. Но как вы определяете, есть ли душа у собеседника?
– Я это чувствую.
– А это ощущение отличается от вашего восприятия собственной души?
В Хайберском проходе я вскрыл умертвие. В его движениях и устройстве мозга я души не заприметил. Душу невозможно наблюдать глазами. Но нет человека, который станет говорить, будто ее лишен… И все же вот передо мной женщина, рьяно отрицающая в себе душу. Адали продолжила:
– Давайте предположим, что на всем свете вы единственный одушевленный человек. А все остальные – мертвецы, которые только настаивают на том, что душа у них тоже есть. Где вы видите здесь противоречие?
Я напряг все свои мыслительные способности:
– Если у вас есть душа, то вопрос несостоятелен. Это частая проблема солипсизма. Солипсист по определению одинок. Каждый из них убежден, что он единственный во всем мире обладает душой. Двух солипсистов, меня и вас, быть не может. Убеждая другого человека в солипсизме, вы не сможете обратить его в свою веру.
– Мне казалось, я достаточно однозначно сказала, что не чувствую собственной души. А раз души у меня нет, то ничто и не мешает мне убедить вас в вашей исключительной одушевленности.
У меня аж дух перехватило от тихого возражения Адали. Существо без души могло бы породить такой аргумент. Так же, как Пятница только что зафиксировал его на бумаге. Если бы я приказал, он без возражения переписал бы одну и ту же фразу хоть сотню раз.
– Я могу доказать, – сорвалось с моих уст, и Адали приготовилась внимательно слушать. – В живой, наделенный душой мозг невозможно внедрить псевдоэссенцию…
«…Обычно», – про себя добавил я. Незачем ей узнавать такие подробности.
– Интересно, достанет ли вам храбрости проверить это утверждение на себе? Ведь вам единственному во всем мире надо доказать, что душа у вас есть. Впрочем, оставим.
Пока я искал дыры в ее логике, Адали ушла от дискуссии.