Вернувшись домой, он переоделся, сел верхом и поскакал в степь.
Григорий Александрович был в черкесском костюме и походил издали на кабардинца: ни одного лишнего галуна, ценное оружие в простой отделке, мех на шапке не слишком длинный и не слишком короткий, ноговицы и черевики пригнаны со всевозможной точностью, бешмет белый, черкеска темно-бурая.
Печорин долго изучал горскую посадку, чтобы ездить на кавказский лад. Он держал четырех лошадей: одну для себя и трех для приятелей, чтоб не скучно было одному таскаться по полям. Приятелей, правда, у него не было, так что животные большей частью стояли в стойлах.
Григорий Александрович выехал на дорогу, ведущую из Пятигорска в немецкую колонию, куда водяное общество часто ездило на пикники. Дорога извивалась между кустарниками, опускаясь в небольшие овраги, где текли шумные ручьи под сенью высоких трав. Синие громады Бешту, Змеиной, Железной и Лысой гор возвышались вокруг амфитеатром.
Спустившись в один из оврагов, Печорин остановился, чтоб напоить лошадь. В это время на дороге показалась шумная кавалькада: дамы в черных и голубых амазонках, кавалеры в костюмах, составляющих смесь черкесского с нижегородским. Впереди ехал сияющий, как начищенный пятак, Грушницкий с княжною Мэри.
Дамы на водах верили, что горцы могут напасть среди белого дня. Вероятно, поэтому Грушницкий поверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов.
Высокий куст скрывал Григория Александровича, но сквозь листья он все видел и заметил Раевича на гнедой кобыле в сопровождении одного из своих банкометов. Москвич курил тонкую сигарку и щурился на солнце.
Когда Грушницкий и княжна приблизились к спуску, юнкер спешился и взял лошадь дамы за повод. Теперь Печорин мог слышать их разговор.
– И вы всю жизнь хотите провести на Кавказе? – спросила княжна.
– Что для меня Россия! – отвечал Грушницкий. – Страна, где тысячи людей будут смотреть на меня с презрением, потому что они богаче меня. А здесь эта толстая шинель не помешала моему знакомству с вами.
– Даже напротив… – проговорила княжна, краснея.
– Здесь моя жизнь протечет под пулями шумно и быстро, и если бы Бог каждый год посылал мне один светлый женский взгляд, один, подобный тому, который…
Ему не удалось закончить фразу, потому что Григорий Александрович ударил плетью лошадь и стремительно выехал из-за куста.
– О боже! Это черкес! – вскрикнула княжна в ужасе.
– Не более чем ваш приятель, – ответил Печорин, указав глазами на Грушницкого. – Я не представляю для вас опасности.
Маленькая княжна заметно смутилась. От своей ошибки или оттого, что ответ Печорина показался ей чересчур дерзким? Григорий Александрович надеялся, что верно последнее.
Грушницкий вперил в Печорина осуждающий взгляд, но тот сделал вид, что не замечает его. Он не стал продолжать разговор с княжной, а вместо этого проехал навстречу кавалькаде и, поравнявшись с Раевичем, развернул лошадь. Банкомет взглянул на него и, поскольку Григорий Александрович остался рядом, заговорил:
– Кажется, вы приходили играть. Вас привел Вернер.
– Совершенно верно. Тот вечер трудно забыть.
– Отчего же?