– Есть еще кое-что. Условие. Возможно, оно вас заинтересует. Но о нем позже. Вы будете сегодня на балу?
В девять часов в ресторации, превращенной для этой цели в залу Благородного собрания, должен был состояться бал по подписке, на котором Печорин планировал присутствовать, чтобы познакомиться с Лиговскими – только у них он мог видеться с Верой, не вызывая подозрений.
– Непременно буду, – сказал он.
– Тогда и поговорим.
Стало ясно, что беседа окончена. Раевич обратился с каким-то вопросом к своему приятелю-банкомету, и Григорий Александрович обогнал его.
Через несколько минут Грушницкий поотстал от княжны, оставив ее на попечение матери, и поравнялся с Печориным.
– Держу пари, она не знает, что ты юнкер, – сказал ему Григорий Александрович. – Небось думает, что ты разжалованный.
– Может быть. Какое мне дело? – отозвался Грушницкий. – Ты ее ужасно рассердил. Она считает, что пугать подобным образом дам – неслыханная дерзость. Я едва смог ее уверить, что ты так хорошо воспитан и так хорошо знаешь свет, что не мог намереваться ее оскорбить.
– А что она?
– Говорит, у тебя наглый взгляд, и ты, верно, о себе самого высокого мнения.
– В этом она не ошибается. А ты не хочешь ли за нее вступиться? – спросил Печорин, желая поддеть собеседника.
– Мне жаль, что не имею еще этого права. Впрочем, ты сам себя высек. Теперь тебе будет трудно познакомиться с ними. – Грушницкий помолчал, ожидая от Печорина ответа. – Признайся, ты раскаиваешься? – спросил он через минуту.
– Если я захочу, то завтра же вечером буду у княгини, – ответил Григорий Александрович.
Юнкер скептически хмыкнул.
– Посмотрим.
– Даже, чтоб тебе сделать удовольствие, стану волочиться за княжной.
– Если она захочет говорить с тобой.
– Я подожду той минуты, когда твой разговор ей наскучит.
Проехали еще немного.
– А знаешь, Мэри очень впечатлительна, – сказал вдруг Грушницкий. – Это свидетельствует о тонкости натуры.