Издаёт негромкий горловой рык.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Вейн идёт, – говорит он.
Холодный приём. Холодный приём, напоминаю я себе, хотя всё тело поёт, а внутренности сжаты, как пружина.
– Скажи ему, пусть уйдёт, – предлагаю я.
– Попробуй сказать такое Тёмному и посмотри, что будет. – Пэн усмехается и притягивает меня ближе. – Однажды он так и сделает, Дарлинг, – добавляет он. – Думаю, когда всё это закончится, он вернётся на свой остров и откажется от тени.
Я поворачиваюсь к нему.
– Он
Дверь гробницы с лязгом открывается, и внутрь просачивается мутное свечение из коридора. Вейн тянется к выключателю, загорается лампа, и я заслоняю глаза рукой от жгучего света.
– О, шлюха в твоей постели, – хмыкает Вейн. – И почему я не удивлён?
Я убираю руку и пытаюсь хмуро взглянуть на него, но это совершенно мне не удаётся, когда он так выглядит.
Он в чёрной рубашке на пуговицах, но та почему-то практически расстёгнута и заправлена в чёрные брюки. Металлическая пряжка ремня блестит над пахом, и мне становится жарко от одной только мысли о том, чтобы расстегнуть её и посмотреть, что он может мне предложить.
Во рту у него сигарета, вокруг лица вьётся дым. Неяркий свет с лестницы обрисовывает его со спины золотыми мазками.
Но пристальный взгляд чёрного и фиолетового глаз выводит меня из себя.
Я громко сглатываю. Я знаю, что Вейн это замечает.
Я пытаюсь ответить на его оскорбление как-нибудь изобретательно, но всё, что у меня получается, это:
– Лучше шлюха, чем вовсе никого.
– Можешь присоединиться, – предлагает Пэн сзади, и я застываю в его хватке.
Шея у меня всё ещё болит после прошлой ночи, ужас ещё свеж. Я одновременно хочу и не хочу, чтобы Вейн поддался. Это как решиться выпрыгнуть из самолёта. Понятно, что о таком приключении можно будет рассказывать годами, но в то же время – что, если парашют не сработает? И никому об этом не расскажешь, потому что ты уже труп.
– Ты меня знаешь, Пэн, – парирует Вейн, прислонившись плечом к дверному косяку. – Я не стану тратить время на легкодоступную давалку.