– А вы?
Старик вытер костяшки пальцев о хакама.
– С каждым днем чуть больше.
– Тогда вам лучше знать, что я всё время приглядываю за ней.
– Неужели? А что лучше знать тебе?
Они смотрели друг на друга через остатки войск Кина. Повисла тяжелая, как кирпичная стена, тишина. В глазах Даичи двойным полумесяцем мерцали вспышки огня.
Кин услышал мягкие шаги по площадке и скрип половиц. Тихий стук, дверь распахнулась, пропуская приглушенный дневной свет, всё еще болезненно яркий после долгого пребывания во мраке. Каори неслышно вошла в комнату, бахрома челки была сдвинута назад защитными очками на голове. Шрам сердито сверкал красными точками на коже.
– Отец, пришло сообщение от Рюсаки. Они находятся недалеко от провинции Джукай…
Она резко замолчала, когда ее глаза привыкли к темноте и она увидела Кина, стоящего на коленях у шахматной доски.
– Провинция Джукай? – Кин моргнул. – Вы имеете в виду Пятно? Это туда направляется Рюсаки? Гильдия готовит плацдармы…
Каори беззвучно впилась в него взглядом. Молча. Положив руку на рукоять вакидзаси.
– Мне лучше уйти. – Кин встал, накрыл кулак ладонью и поклонился.
– Неплохо сыграли, Кин-сан. – Даичи кивнул в сторону доски. – Но в следующий раз, надеюсь, ваша атака будет более сильной. Может, завтра?
– Хорошо.
Кин коротко поклонился Каори, но та даже не моргнула. Ее глаза следили за ним, когда он уходил: так хищная птица наблюдает за полевой мышью в тени длинной желтой травы.
Выйдя на свет, он оглядел деревню: мужчины тащили оленину на бойню, женщины ремонтировали соломенные крыши, дети собирались у ног сенсея с меловыми досками в руках. Казалось, что деревья вокруг горят: кроны раскачивались, как языки пламени, извиваясь средь сухих, ломких ветвей. Листья летели меж деревьев, словно звезды с пустого красного неба.
Так много поставлено здесь на карту. Потери будут огромны.
Кин задавался вопросом, действительно ли Даичи рискнет всем ради окончательной победы.
Непрошеные воспоминания о его Пробуждении лезли ему в голову. Сотни светящихся красных глаз как будто на одном безликом лице смотрели на него с гораздо большим восхищением, чем все Кагэ вместе взятые. От этих воспоминаний на него нахлынул страх.