– Здравствуй, хозяюшка! – Щуру стало не по себе. – Где местную власть можно найти?
– Нету никого, сбежали иль на погост отвезли, – заторможенно ответила бабка. – Один Славка-милиционер и остался. Ехайте дале по улице, увидите колодец, напротив – хата, железом покрытая. Там он, ежели жив. – И она снова повалилась в тряпье.
– Идемте, товарищ комэск, – Витька клещом вцепился в плечо.
– Обожди, – Щуру хотелось на воздух, подальше отсюда, но вместо этого он сделал пару шагов в глубь жуткого дома.
Старуха услышала, испуганно вскинулась, что-то прикрывая тщедушным, высохшим телом. Щур присмотрелся, ожидая увидеть изгрызенное копыто, старый сапог или кусок мертвечины. Рядом с бабкой на кишащем вшами одеяле крючился голый ребенок. Ноги водянисто распухли, живот обвис тугим барабаном, выдавливая пупок, хрупкие птичьи ребрышки грозили прорвать синюшную плоть. Щур тяжело задышал. Ручки и ножки ребенка туго перехватывала веревка.
– Уйди, – старуха затряслась, наползла на дите. Так дворовая сука неистово и обреченно обороняет новорожденных щенков, нутром чуя, зачем к ним идет с лопатой мужик.
– Живой? – спросил Щур.
– Живой, – утробно булькнула бабка. Ребенок слабо зашевелился, пустив по щеке струйку клейкой слюны.
– Почему связан?
– Осьмой день исть нечего, кроме травы. Пока силушки были – ручонки пытался погрызть и крови напиться, вот и связала.
Простое и страшное объяснение заставило Щура нервно сглотнуть. Не должно так быть, не должно. Губим будущее своими руками. Детей надо спасать.
– Витька, у тебя съестного осталось чего?
– Откуда? – хмуро буркнул ординарец.
– Неси, я сказал.
– Слушаюсь, – Витька подчинился, скорчив недовольную мину.
– Не надо, – вдруг заскулила старуха и поползла, хватая Щура за сапоги. – Уйди, ради Христа. Ваняточка сильно мучился, кушать просил, а чичас утих, лежит смирненько. Дай помереть. Троих в меже схоронила, это последышек, кровинушка мой. Хлеба дадите, полехшает ему, а потом сызнова мучиться будет. А конец един.
Она с неожиданной силой цапнула Щура за ножны и прошептала:
– Заруби нас, миленький. На тебе креста нет, заруби за ради Христа, – глаза ее неимоверно расширились. И тут Щур понял, где видел эти глаза. Женщина с фотографии. Красавица, горем и голодом превращенная в дряхлое, беззубое чудище. Жалкую тень самой себя.
Щур повернулся и вылетел из избы. Сердце рвалось из груди.
– Креста нет! Заруби! Ваняточку заруби! – несся в спину безумный, плачущий вой. Хотелось зажать уши и кричать самому.