Похититель детей

Женщина – совсем юная – лежала на спине в придорожной канаве. Клочья ее изорванного платья были втоптаны в грязь, ноги широко раскинуты в стороны, ужасная рана между ног, покрытая коркой запекшейся крови, чернела напоказ всему миру. Маленькие груди покрыты множеством глубоких порезов, бледная тонкая шейка – сплошь в синяках…

Стиснув зубы, Питер смотрел в ее безжизненные глаза. Приглядевшись, он понял, что она еще младше, чем ему показалось вначале – почти ребенок. Во что она любила играть? Что такого могла натворить, чем заслужила подобную смерть? Страх в сердце Питера сменился злобой и ненавистью. Он вспомнил, отчего никогда не хотел повзрослеть и превратиться в одного из этих…

Солнце, клонившееся к закату, скрылось за вершинами сосен, вокруг сгустились сумерки. Оставив девочку, Питер пошел дальше.

Второе мертвое тело, попавшееся ему на глаза, было телом мужчины, свисавшим с придорожного дерева. Он страшно обгорел; ворона, сидевшая на плече, клевала клок его обугленной, разорванной щеки. На шее мужчины висела дощечка с нарисованным на ней белым крестом. К ногам его были привязаны головы женщины и двоих детей. Их тел поблизости видно не было.

Впереди показалась деревня – серые силуэты домов в сгущавшихся сумерках. Воздух был полон едкого запаха дыма.

Двигаясь дальше, Питер увидел человека, лежавшего посреди дороги. Его голова была проломлена у виска, светлые волосы слиплись от крови. В руках он сжимал копье. Присев рядом, Питер высвободил копье из окоченевших пальцев и снял с пояса убитого нож. За дорогой простиралось выжженное пастбище. В самом его центре возвышалась дымящаяся груда обгоревших тел. На первый взгляд их насчитывалось около пятидесяти – и каждое было обезглавлено. Стая ворон, каркая, пировала на груде тел, выклевывая самые лакомые куски. Питер вновь услышал голос Таннгноста, подсказывавший, что отсюда пора убираться подальше, но ведь Таннгност сам признавался, что если ему и суждено умереть, то от любопытства. Вспомнив тревоги старого тролля, Питер улыбнулся, поднялся и зашагал к деревне.

Держась в тени, он пробрался в деревню вдоль сточной канавы, шмыгнул за обугленный остов сожженного амбара и едва не нос к носу столкнулся с тремя волками, пировавшими над телом женщины. Ее огромный живот был взрезан от паха до груди; морды волков, жадно вгрызавшихся в его содержимое, влажно блестели от крови. Увидев Питера, волки подняли головы и угрожающе заворчали. Из пасти одного свисала крохотная ножка еще не рожденного младенца. Обойдя зверей стороной, Питер углубился в деревню.

Большая часть построек была сожжена дотла. Кое-где еще тлели догоравшие бревна. Кроме карканья ворон вдалеке, вокруг не было слышно ни звука.

Укрывшись среди остатков стен сожженной конюшни, Питер присел в тени и принялся осматривать деревню сквозь щели.

На площади посреди деревни возвышался крест из свежеотесанных брусьев. На кресте безжизненно висел человек. Туго натянутая веревка впивалась в его шею и грудь, раскинутые в стороны руки были крепко притянуты к перекладине, а ладони и ступни – прибиты к дереву огромными железными гвоздями. На нем был длинный балахон, украшенный изображениями пляшущих зверей и спиралями из символов солнца, луны и звезд. Одеяние было разорвано сверху донизу. Густые потеки запекшейся крови тянулись вниз вдоль внутренней стороны бедер казненного, образуя черную лужу на земле. Приглядевшись, Питер увидел, что гениталии убитого грубо отсечены и засунуты в рот. С креста свисало не меньше трех десятков голов – мужских, женских, детских. В сгущавшихся сумерках казалось, что некоторые из них смотрят на Питера так, будто вот-вот заговорят с ним. Ни эта картина, ни все остальное Питеру ничуть не нравились. Оставаться здесь было незачем. Питер решил, что пора уходить, но тут же услышал громкий, быстро приближавшийся топот копыт, а затем и мужские голоса, и поспешил снова укрыться в конюшне.

На площадь, ведя в поводу лошадь, вышли двое. Лошадь тянула за собой цепочку связанных ребятишек. Мужчины были одеты в кольчуги и одинаковые синие накидки с белым крестом на груди. На поясе у каждого висел короткий меч. Питер насчитал восемь пленных детей – в основном из тех, что постарше. Их руки были связаны за спиной, шеи захлестнуты петлями длинной веревки. Все были перемазаны грязью и копотью, кое-кто – в синяках и страшных кровавых ранах; в глазах – детских глазах, успевших повидать слишком многое – застыли отчаяние и ужас.

– Ну, вот и нашли, – раздался мужской голос где-то за спиной Питера.

Прямо к его укрытию шли еще двое солдат, вышедших из леса. Решив, что речь о нем, Питер замер и затаил дыхание. Но они с громким топотом прошли мимо. Между ними шла девочка – высокая, длинноногая, однако еще ребенок. Ее простое розовое платье с оторванным рукавом было забрызгано грязью. Выйдя на площадь, солдаты грубо толкнули ее вперед, к первым двоим, стоявшим возле лошади.

– Отыскали нескольких, укрывшихся там, на холме, – сказал один из подошедших – крепко сложенный, лысый, заметно хромавший из-за того, что одна его нога была короче другой. – Остальным удалось удрать, но ту, что нам нужна, изловили.

Солдат осклабился. Двое с лошадью смерили девочку оценивающими взглядами и осклабились в ответ.

– А что? Пока дожидаемся барона, не грех и позабавиться, – сказал жилистый беззубый солдат в черном капюшоне.

Остальные загоготали.

От опушки леса, с юга, к ним подошел пятый. Этот был ниже остальных, с толстенными мускулистыми руками и жесткой черной бородой. В отличие от прочих, на голове его красовался шлем с торчавшим кверху белым плюмажем.

– На юге – ничего, – сказал он. – Хватит с меня охоты на этих щенков. Как по мне – пустая трата сил. Все равно слуги из них – хуже некуда. Можешь пороть, пока руки не отвалятся, и все равно дикость из них не выбьешь. Если барону нужны остальные, я так скажу: пусть сам выкуривает их из леса.

Все согласно закивали.