Круг замкнулся

22
18
20
22
24
26
28
30

Стыдно смотреть в глаза одурманенному Стрелку не в силах помочь? Страшно натолкнуться на боль пополам с сочувствием во взгляде Ловкого? Руки сжимаются в кулаки при виде холеной Ласки? Сердце стынет от незнакомой речи человека из тумана? Пусть тетушка Мухомор и Горлица разбираются с ним.

– Отдохни… – едва слышным прикосновением прошелестели мысли Ивы. – И тогда ты поймешь, что если спрашиваешь себя, почему должна что-то делать, то ты уже можешь сделать это, не перекладывай на других. Если тебя беспокоит чье-то мнение – исправь и изменись. Ты можешь все, что сочтешь нужным. Не прячься за страхами и отговорками.

Белянка закрыла глаза. Не хотелось спорить. Даже плакать не хотелось. Она подтянула колени к груди и положила под щеку ладонь. Широкие круги мыслей стягивались в одну-единственную точку. И этой точкой была Белянка.

Вода журчала глухо, будто сквозь влажную ткань. Белесое небо, хмурый лес поблекли, исчезли, отступили. Вокруг дрожала размытая дымка…

Пылало солнце и растворялось в реке. Деревья пили воду и говорили человеческими голосами. Люди превращались в резкие порывы ветра. А вокруг бушевал цветастый бешеный вихрь. Одинокие яркие осколки закручивались в спирали, рассыпались и сцеплялись в единое целое. Огромная спираль мироздания уходила далеко ввысь, глубоко вниз, расширялась, разрывая горизонты.

Вдруг кружение прервалось.

Бескрайняя пустошь растянулась от неба до неба. Сухие ветры плыли по волнам выжженных золотистых трав. Прямо перед Белянкой на земле сидел уродливый карлик. Даже не человек – звереныш. Морда менялась на глазах, показывая все более и более отвратительные маски. Острые зубы, оскал, готовое к прыжку тело. Тварь источала опасность, липкую и леденящую.

Белянка попыталась вдохнуть, дернуться, убежать, облизать пересохшие губы – тщетно. Сердце забилось в отчаянной попытке спастись.

И отчего-то замерло.

Грудную клетку заполнил разрастающийся сгусток тепла. Белянка робко протянула руку и прикоснулась к скользкой морде. Черты дрогнули, расплавились, поплыли. И чудовище превратилось в Стела, утреннего знакомого. Он смотрел на нее огромными грустными глазами, на дне которых светилось солнце. Степные ветры замерли, потемнели и стали могучими деревьями. И чужак оказался всего лишь – навсего человеком. Таким же живым, теплым и настоящим, как и она сама.

Глава 24

Девчонка смотрела в спину. Стел спешил скрыться в тумане и больше не чувствовать ее взгляда. Что на самом деле может он обещать? Если ее сородичи смирятся и позволят построить храм, если Рокот и Слассен учтут свои ошибки, а Стел будет следить за каждым их шагом, то все еще обойдется?

Свалка наивных «если», а не план. Но другого пути нет. Повторения резни в Нижней Туре Стел не допустит даже ценой собственной жизни. Девчонка будет жить во что бы то ни стало.

Под сапогами мерно шелестела листва, пахло сыростью. Раствориться бы в меловой воде, разлитой в оврагах, прорасти молодым побегом и забыть обо всем. Чтобы никто не верил его обману, не умирал по его вине. Не умирал. Вонь горящего на свежих могилах факельного масла впиталась в кожу и останется там навсегда.

Сказка о Лесе и светлых храмах не сбылась.

«Сарим, прости.

За то, что я сказал, и за то, о чем промолчал.

За то, что я сделал, и за то, что мог бы сделать, но не стал».

Ветер взвился к небу и обрушился на деревья, зазвенел березовыми сережками, будто рассыпал пригоршню сухих горошин. Сквозь туман пробивалось солнце, золотило клейкие по весне листочки, и они трепетали, норовя сорваться с веток и улететь. Стел тоже хотел бы все бросить и улететь – и тоже не мог. Прохладный воздух будоражил кровь, пах горькой травой, свежестью и… гарью. И что-то неслышное бормотали кроны, скрипели ветви, кряхтели подземные корни. Неслышное, ритмичное, нарастающее.

Рыжая белка спрыгнула Стелу на шею – он дернулся, замахал руками, но зверек удержался, перебежал по предплечью на локоть и уставился черными угольками глаз. Шелковистая после линьки шерстка горела на солнце, кисточки на ушах подергивались в такт коротким движениям точеного носика.