Холщова шикнула:
– Не перечь Отцу!
– Мы не будем пресмыкаться, – принял на себя вызов Стрелок. – И оскорблений не стерпим. Но чему учит нас Лес? Чему учат наши предки? Жизнь продолжается. Жизнь продолжается всегда. И нет ничего выше жизни. И пока их мечи не просят нашей крови – мы подождем, посмотрим и оценим.
Боровиков пожевал нижнюю губу, попыхтел, теребя длинную рубаху и раздувая ноздри, но смолчал, отвел взгляд.
– Тетушка Пшеница, – повернулся к дородной хозяюшке Стрелок. – Ты отвечаешь за ужин для незваных гостей. Никаких излишеств, но и упрекнуть чтобы нас было не в чем. Помощниц бери сколько хочешь, но чтобы рыцари были сыты.
– Сделаем, Отец! – с готовностью кивнула она и по обыкновению засуетилась, затопотала, забормотала что-то себе под нос.
Боровиков все-таки сплюнул в сторону:
– А дальше что?
– А дальше покажет завтрашний день, – отрезал Стрелок. – В обиду деревню мы не дадим. Можете не сомневаться.
– Лес не оставит нас! – Горлица сжала ладонь Отца деревни и подняла их сцепленные руки к небу. – Да будет так!
– Да будет так! – отозвались сельчане.
За спорами незаметно стемнело. Разгорелись костры, широкие лавки заполнились людьми, загремели кружки, полные хмельным квасом и яблочным вином, – начались проводы тетушки Мухомор.
Белянка долго сидела в стороне, глядя на знакомую суету, а в голове звенела пустота. Мир казался крикливым, нелепым и надуманным. Слезы, страхи, ссоры, обычаи и привычки заполонили каждый миг, каждый шаг.
О чем она помнила там, за гранью, в безликом, бесцветном нигде?
Как хочется дышать.
Как хочется жить.
Просто жить. Другое за гранью неважно – долг, честь, горе и даже любовь. Мертвый никого не спасет, никому не поможет, никого не полюбит.
Если бы Горлица не вытащила ее, не влила бы в сердце щедрую порцию тепла, что изменилось бы в мире? Да ничего. Смастерили бы еще одну ладью, пропели бы песню, взгрустнули. И все.
А утром снова бы взошло солнце.
Белянка опустила глаза. Песок и сухие травинки налипли на темный от воды подол. В детстве тетушка Мухомор заругала бы за такую небрежность, но теперь никто не заругает – некому. Все-таки отпускать близких и оставаться при этом живой очень трудно. Куда труднее, чем просто перестать дышать. Но кто обещал, что будет легко?