– Нет! – вскинулась Белянка и ударила его макушкой по зубам.
– У тебя нет другого выхода, – стиснув от боли челюсть, просипел Ловкий.
– Есть, – сжала Белянка кулаки и вскочила на ноги. – Пойти за ним!
– У тебя нет этого выхода! – закричал Ловкий. – Ты попадешь в Предрассветный час – и тогда уж точно никогда не встретишься со Стрелком! Ты не можешь сама пойти за ним!
– Так убей меня! – расхохоталась Белянка – и испугалась своего смеха. – Убей – и я еще смогу его догнать!
Ловкий схватил ее запястья и скрутил так, что никак не шелохнуться – даже дышать тяжело.
– Не смей о таком просить. Никого и никогда! Ни ты, ни твой убийца уже никогда не попадете в Теплый мир. Поняла? Ты же знаешь все это! Лучше меня знаешь! Чему тебя учила тетушка Мухомор?! – он резко крутанул ее на месте и в следующий миг окатил ледяной водой из кадушки.
Белянка задрожала и очнулась. Мир обрел очертания и краски. Рваная простыня, кулем покрывало по полу, мокрая от слез подушка и… разъяренный Ловкий с пустой кадушкой в руках. Встрепаны рыжие волосы, блестят глаза и дрожат бледные губы.
– Я здесь, – прошептала Белянка, закашлялась и произнесла громче: – Я жива. Прости. Я… была не в себе.
– Хвала Лесу, ты жива! – Ловкий с жутким грохотом отбросил к стене кадушку. – И если бы хоть кто-то, кроме меня, увидел это, – он развел руками, – я даже не знаю, что бы с тобой сделали.
– А что делают с такими? – к своему ужасу, Белянка даже усмехнулась криво.
– Не знаю, я ни разу не видел такой истерики по ушедшему на запад. Ни разу. Так не должно быть. Нужно отпустить.
Из ее глаз вновь побежали слезы.
– Не могу, – Белянка отвернулась и запрокинула голову.
Ловкий осторожно сжал ее плечи – куда бережнее, чем когда обливал водой, – и усадил рядом с собой на кровать. Они долго молчали, и ничто не нарушало душную тишину. Наконец Белянка осмелилась повернуть голову и посмотреть на брата. Ярость ушла из распахнутых в пустоту потемневших глаз. Горели веснушки на бледном лице, торчали упрямые встрепанные вихры – и это было единственное, что осталось от прежнего Ловкого. Он сжал зубами губы и с комариным писком втянул воздух. Он так делал в детстве, когда Белянка плакала из-за какой-нибудь ушибленной коленки. Он пищал, а она хихикала. Теперь эта память больно жгла веки.
Белянка уткнулась ему в грудь и прошептала:
– Ты чего?
Он положил ей на плечи вторую руку.
– Не знаю, что с тобой делать, – едва слышно пробормотал он.
– Не нужно ничего со мной делать, – ровным голосом ответила она.