– Моя бабушка заваривала мне его в детстве, чтобы меня не мучил кашель. Правда, теперь уже вряд ли от него будет польза…
Ее подзывает к себе Россетти, и, кивнув, она возвращается к своему спутнику, оставив его, раздираемого сомнениями и новыми тревогами, наедине с картинами. Из рам, словно из окон, на него смотрят сотни и сотни лиц, и во многих из них он видит Элизабет Сиддал.
Позже ему предстоит узнать, что рыжеволосая модистка маленькой лондонской лавки шляпок стала музой всего братства молодых художников, чей революционный взгляд перевернул традиционное представление об искусстве в Академии художеств. Много позже, уже после десятилетий скитаний ему предстоит услышать, что рыжеволосая поэтесса, художница и покровительница прерафаэлитов скончалась от передозировки лауданума, а Россетти стал безумцем и пьяницей, страдающим от угрызений совести.
Через десятки лет он вдруг осознает, что пожимал руку великому художнику и его музе, и в его памяти они навеки останутся юными и счастливыми. Люди позабудут о склоках между ними, о буйном нраве итальянца и болезни Элизабет. Останутся только его картины с запечатленной на них рыжеволосой красавицей и приукрашенная история жизни великого живописца.
Но сейчас он ловит себя на мысли, что Элизабет Сиддал может быть той, в чьих венах течет кровь ведьм, знает она сама об этом или нет. И, быть может, ему стоит познакомиться с обществом молодых живописцев поближе.
Когда он покидает выставочный зал Академии, никем не замеченный, Габриэль Россетти спрашивает свою спутницу:
– Ты не обратила внимание на лицо нашего нового знакомого? Я бы хотел, чтобы он мне позировал, мне как раз нужны такие резкие черты для Гамлета…
Вечер будничной, ничем не примечательной среды Теодор проводит в компании бокала скотча и каталога предстоящего аукциона дома Давернпорт. Элоиза и ее муж неожиданным для всех образом решили устроить торги не в столице, а здесь, среди немноголюдной толпы зевак, с которых супружеская чета не соберет и ста тысяч, если вдруг Стрэйдланд, Грейвз или же сам Теодор не решат раскошелиться. Скорее всего, Элоиза пригласит своих гостей из Лондона и свезет всех в одном кэбе в тесную, по меркам столичных снобов, резиденцию Давернпортов. И очень немногие будут этому рады.
Теодор зарекся встречаться с Элоизой впредь, но она, видимо, решила, что им нужно обязательно увидеться снова, потому что на очередном развороте глянцевого каталога его взгляд натыкается на факсимиле нескольких работ из альбома Берн-Джонса[16], и среди них представлены две, наиболее интересные именно ему: «Древо ведьм» и «Золотое приветствие», отсылающее к поэме Россетти[17].
Чертовка Элиз. Когда она успела приобрести половину акварелей Берн-Джонса?
Явиться ли ему к Давернпортам, чтобы взглянуть на «Книгу цветов» в исполнении одного из умерших копиистов? Теодор откладывает каталог на стеклянный кофейный столик, но журнал упрямо открывается как раз на развороте с акварелями.
Если верить заявленной цене, факсимиле Элоизы являются одними из первых трехсот копий, которые Джорджиана Берн-Джонс выпустила после смерти супруга, а значит, они наиболее
Он закрывает глаза, жмурится так, что кожа на висках натягивается, а кровь в ушах стучит все сильнее. Нет, нужно оставить эту идею. Ему хватит одной ниточки от Уотерхауса, за которую можно тянуть сейчас. Модель, позировавшая художнику, уже давно мертва, как и ее дети, и дети ее детей, и их дети, быть может. Но если хоть один из наследников той девушки перенял ее ведьмин дар, то у Теодора впереди есть годы и годы, чтобы отыскать его и выпытать все о проклятиях и сглазах.
Прожив столько лет, он как никто другой знает, что время неизменно, даже если весь мир утверждает обратное. Время – не бурная река, а мутное болото, и оно застыло в одном миге, которое зовется
Оно стучится в двери с настойчивым криком.
– Мистер Атлас! Откройте мне, это важно!
Теодор почти не удивляется, что в их лавку в такое позднее время рвется некая упрямая мисс.
Он лениво поднимается на ноги, медленно натягивает халат и так же медленно спускается по лестнице. Все это время настырная девица продолжает стучать, словно дверь испугается ее рвения и распахнется перед ее носом сама.
– Мистер Атлас! Теодор!
Когда он появляется перед ней с бокалом скотча в руках, Клеменс замирает с поднятым в воздух кулаком. Она стоит перед ним с глазами в пол-лица, небрежно собранными в пучок волосами, в растянутых джинсах и кофте, слишком легкой для вечерней апрельской прохлады, словно сорвалась к гавани прямо из дома, не успев натянуть что-то потеплее.
ebooksa