Месма

Женщина дала ему обмылок и мочалку, а сама стала поливать его водой, забирая ее из бака черпаком. При этом Пелагея бесцеремонно вертела его перед собой свободной рукой, поворачивая его к себе то передом, то задом, ничуть не смущаясь, что он стоял перед нею голый. Тимке было очень стыдно, но в руках Пелагеи ощущалась такая мощь, что противиться ей было бессмысленно и страшно…

И он покорно терпел, когда она то клала свою ладонь ему на голову, будто это была не голова мальчика, а пустой жбан; или когда поворачивала его, впившись могучими пальцами ему в плечо так, что он кривился от боли; или когда наклоняла его одним движением руки с такой властной силой, что он боялся, как бы она не переломила его пополам. Но он молчал, ибо Пелагея внушала ему неподдельный ужас… Тимка с нетерпением ждал, когда это мучительное мытье завершится, и он снова увидит тетю Августу — такую добрую и ласковую с ним…

Наконец, дверь открылась, и Августа вошла в кухню.

— Ну, как у вас дела? — бодро спросила она.

— Порядок! — ответила Пелагея. — Мы заканчиваем.

Она подала Тимке полотенце, расшитое затейливыми узорами, и тот начал вытираться.

— Вот какие мы чистые! — пропела Августа, играючи запуская свои длинные гибкие пальцы в его вымытые вихры. — Какие мы хорошие… правда, Пелагея? Очень красивый мальчик…

Пелагея вдруг сунула свои мощные пальцы Тимке под ребро, словно проверяла мясную тушу на наличие в ней жирового покрова, и Тимка невольно вскрикнул от резкой, пронзающей боли.

— Красивый-то, может и красивый, — деловито заметила она, не обращая внимания на его болезненную реакцию, — да на кой черт нам его красота? Смотри вон, худой какой!

— Ну, уж извини! — воскликнула Августа вызывающе. — Я его только сегодня нашла, откормить как следует не успела. Давай-ка лучше оденем его поприличней…

Вдруг лампочка, висевшая прямо у Тимки над головой, судорожно мигнула, а потом зажглась, засиявши довольно ярким, почти домашним светом.

— О! — радостно воскликнула Августа. — Видишь, Тимка, вот и свет дали! Теперь аж до часу ночи будет у нас электричество… Одеваться-то будешь?

И добрая женщина протянула ему рубашку и штаны — вполне чистые и приятные наощупь. Тимке было непонятно только, откуда же здесь, где живут две женщины, взялась мужская одежда? А впрочем, ему-то какая разница? Дают — значит, надо брать. Он торопливо начал одеваться, явно смущаясь своей наготой перед двумя взрослыми женщинами. Впрочем, что Августа, что Пелагея будто совершенно не замечали этого.

— А что-нибудь поесть дадите? — робко спросил мальчик.

Ему было неловко просить о еде, но голод слишком явно давал о себе знать, да и пирожок, что он отведал на рынке, вспоминался как самое изысканное лакомство. Обе женщины обменялись быстрыми многозначительными взглядами.

— Ну конечно, дадим! — заверила его Августа. — Дадим, дадим… скоро будем ужинать. Только вот у меня какое предложение к тебе, Тимка. Знаешь, у нас тут наверху, прямо над нами, есть фотоателье, и в нем фотограф живет. Хочешь, пойдем сфотографируем тебя? Электричество есть, аппаратура у него работает! Будет у тебя фото на память! Уж больно ты парень красивый у нас — всем девкам будешь на загляденье!

Тимке идея тети Августы понравилась. Почему бы ему и не сфотографироваться? А фотку он возьмет потом с собой и будет по вечерам внимательно и долго ее разглядывать… Ведь скоро ему придется уйти отсюда и снова таскаться по рынкам, да вокзалам. Как говорится — не все коту масленица…

Он надел на себя выданные ему рубашку и штаны.

Это была одежда явно на мальчика, который был ростом поменьше Тимки: штанины оказались коротковаты. Тимка попросил свои штаны обратно, и Августа отдала ему его изношенные, но такие привычные порты.

— Ну вот, — сказала она довольно, причесывая его вихры щербатой расческой. — Вот ты и готов…