Месма

Пелагея положила Тимке на плечи обе свои ладони, и они словно придавили его к земле. Он как-то сразу понял, что выражать недовольство, а тем более сопротивляться ей нельзя — этой женщине лучше сразу покориться. Она развернула его спиной к себе и подтолкнула вперед. Тимка с удивлением увидел, что здесь есть еще одна дверь, ведущая в другую комнату. Сперва, да еще в темноте, это было незаметно, так как дверь была закрыта от посторонних глаз зимней одеждой, развешанной на стене. Еще Тимка успел заметить, что у одной из стен комнаты, в которой они все сейчас находились, имеется крутая лестница с каменными ступенями, ведущая наверх. Лестница была отгорожена от остального пространства комнаты кирпичной стенкой, затянутой потертой цветастой тканью.

— А куда эта лестница ведет? — полюбопытствовал он.

— На первый этаж, — буркнула в ответ Пелагея.

— А вы по ней не ходите?

— Ходим, ходим, — отозвалась она. — Только она не на улицу ведет. Там, наверху, люди живут, вот к ним и ходим, если надо бывает. Ишь, любопытный какой! Все узнаешь, как придет срок…

Придерживая его одной рукой за плечо, Пелагея толкнула дверь и ввела Тимку в другое помещение. Здесь было очень тепло, и ему сразу захотелось раздеться. Это помещение было похоже на кухню: в углу стояла печь, и от нее в окно выходила труба, просунутая в форточку. Помещение имело окно, выходящее в световой колодец, выложенный из кирпича; окно было высоким и довольно широкое. Сквозь стекло Тимка увидел оштукатуренную стенку колодца и лишь на самом верху узкую полоску черного неба.

В этой комнате было светлее, чем в большой, потому что здесь находилась печь, и в ней еще тлел очаг, дававший тусклый красноватый свет. Поэтому Тимка разглядел большую лохань, стоявшую посреди помещения, а также объемистую кастрюлю на плите, установленную над печью. Между печью и окном были сложены дрова, а вдоль стены тянулся узкий кухонный стол, над которым на крючках и гвоздиках, вколоченным в стену, была развешана кухонная утварь.

Пелагея зачерпнула черпаком воду в кастрюле, размерами больше похожей на бак, в котором кипятят белье, и плеснула в стоявшую на полу лохань.

— А ну попробуй, не слишком горячо ли? — сказала она.

— Нормально, — отвечал Тимка, сунув в воду палец. Вода была в меру теплой, чуть-чуть даже горячей. Тимка и не помнил даже, когда в последний раз мылся горячей водой.

— А коли нормально, так раздевайся быстро и становись сюда ногами! — велела Пелагея.

Тимка стал снимать с себя ветхую, ношенную-переношенную одежду.

Пелагея брала из его рук вещи и, почти не глядя, швыряла их на сложенные дрова с таким видом, будто они годны были только в печь. Тимке это не понравилось.

— Тетенька, вы не кидайте их как попало, — робко попросил он. — Мне ведь их еще носить и носить.

— Носить и носить? — женщина вскинула на паренька острый взгляд своих узких мрачных глаз. — Ишь ты! Носить ему и носить. Да не понадобится тебе больше это старое тряпье!

Тимка смутился. Он захотел спросить — не собираются ли они с тетей Августой выдать ему новую одежду? И еще было странно — почему у Пелагеи оказалась приготовлена вода для мытья? Не могла же она знать, что Августа приведет его сегодня к ним домой… Чудно это все как-то! Однако он ничего так и не спросил: угрюмый вид Пелагеи совсем не располагал к разговорам.

Раздевшись догола, Тимка ступил в лохань. Теплая вода так приятно омывала стылые ноги! Он даже зажмурился от удовольствия. Между тем Пелагея подхватила обеими руками бак с водой, стащила его с плиты и водрузила его на пол рядом с лоханью. При этом даже не охнула… Это ж какую силищу надо иметь!

— Вы такая сильная, тетя Пелагея, — невольно вырвалось у Тимки.

— Да, я сильная, — самодовольно ответила женщина, — я очень сильная, мальчик, и чтобы я не захотела силу свою приложить к тебе, ты должен слушаться меня и пошевеливаться! Некогда мне с тобой тут разговоры разговаривать. Понял?

— Понял… — тихо прошептал в ответ Тимка. Пелагея пугала его все больше и больше. Она чем-то напоминала людоедку из сказок, которые ему папа читал в раннем детстве.