Месма

— Вот и хорошо! Теперь слушай мою команду: вон видишь — дверь на улицу? Ноги в руки и — тикать отсюда! Быстро, понял? Бегом — к мамке, да сестренкам, и нигде не задерживаться! Мамка твоя места себе не находит, что сыночка нет, а он, вишь, по чужим людям шляется! Быстро — чтоб я тебя тут больше не видел!

Глаза Михи широко округлились от изумления, он готов был заплакать.

Мальчишка поднял на Гущина умоляющий взгляд.

— Ну как же так, дяденька офицер? — спросил он плаксиво. — Тетя Августа пирожков обещала дать… Что ж я мамке больной да сестренкам-то принесу?

Лейтенант сурово посмотрел на мальчика сверху вниз и хмуро заметил:

— Нет для тебя пирожков здесь, сынок! Обманули тебя, Миха…

— Как обманули? Почему обманули?..

— А вот так! А потому — к мамке бегом! Не выздоровеет твоя мамка, коли с тобой что случится. Беги, боец, птицей лети! Домой, только домой… ночь на дворе, и так лишь за полночь успеешь. И никогда больше добрых теть и дядь не слушай, понял? Среди них могут оказаться слишком уж добрые…

Что-то в голосе офицера показалось Михе очень серьезным — таким, к чему не прислушаться было никак нельзя. Да ведь — офицер все-таки, он знает, что говорит. Миха вытер выступившие было слезы и послушно направился к двери.

— Сопли не распускать, боец! — крикнул вслед ему Гущин. — Ты ведь мужик, солдат будущий… Быстро пошел! Одна нога здесь, другая дома! Понял?

— Понял, дяденька офицер! — как мог бодрее отвечал Миха и скрылся за дверью.

В комнате повисла напряженная, глухая тишина.

Прохор Михайлович первым нарушил тягостное молчание.

— Вы с ума сошли, лейтенант? — сказал он с затаенной угрозой в голосе. — Вы спятили? Кто вам дал право распоряжаться и командовать здесь? Командовать на фронте будете, в своем подразделении, а здесь…

— Тихо, — беззлобно перебил его Гущин. — А вот теперь я и с вами разберусь, голубки сизокрылые! Сейчас вы мне все расскажете и покажете — и что это у вас за пирожки здесь пекутся, когда люди в городе лебеду да очистки картофельные жрут; и откуда одежонка берется, которую вы на мальцов надеваете, прежде чем их сфотографировать… якобы! Все как на исповеди расскажете! Ну, так кто начинать будет?

— Нам нечего вам рассказать кроме того, что вы уже узнали, — сухо ответил Прохор Михайлович. — Вы уже выгнали мальчишку на улицу в ночь… Что с ним там случится — это останется на вашей совести, а теперь потрудитесь покинуть наш дом! Вы и так уже наломали дров изрядно!

— Молчать! — рявкнул Гущин, злобно сверкнув глазами.

И тут, к ужасу Прохора Михайловича, офицер выхватил из кобуры пистолет и направил его прямо в лоб фотомастеру. — Молчать, контра недобитая… Лицом к стене… Быстро!

— Боже мой… — пробормотал Прохор Михайлович, неловко приподнимая руки. — Да неужто вы станете стрелять?

— Я сказал: лицом к стене! Или ты плохо слышишь, фотограф?