Месма

По тому, как дико исказилось лицо Гущина, фотомастер понял, что лейтенант не шутит. Он повернулся к стене и уперся в нее лбом. И тотчас ощутил ствол пистолета, ткнувшийся ему в затылок.

— Послушайте, лейтенант, — спокойно заметил Прохор Михайлович. — Вы сейчас совершаете очень серьезную ошибку… Такую ошибку, исправить которую будет уже невозможно.

— Ты мне еще и угрожаешь, гнида? — прорычал Гущин. — Посмотрим, как ты запоешь, когда я погляжу, что у вас интересного там, внизу, откуда вы привели мальца сюда! А то знаешь ли, я в этом городишке пробыл всего-то трое суток, а уже слышал от добрых людей, будто бы в вашем милом городке с некоторых пор детишки невесть куда пропадать стали! Были вот детишки — а потом раз! и нет!

Ты не знаешь часом, где они — а, фотограф? А вдруг сидят у вас в подвале? Ждут своей очереди, чтобы сфотографироваться…

Прохор Михайлович подавленно молчал. Его начала бить мелкая нервная дрожь. К счастью для него, в этот момент Гущин отвернулся и обратил все свое внимание на Августу.

— А ты что столбом-то стоишь, лебедушка дивная? Не скромничай, красавица: веди-ка ты меня лучше в хоромы свои подземные, да похвастайся, что у тебя там за диковины запрятаны… Любопытно мне очень.

- Дурак ты, лейтенант, как есть набитый дурак! — сказала Августа бесстрастным и спокойным голосом. — Сам не ведаешь, что творишь…

Прохор Михайлович содрогнулся от ее слов. Крайне опрометчиво так себя вести, когда перед твоим носом размахивают пистолетом.

— Августа!.. — предостерегающе крикнул он. — Молчи лучше: видишь, человек не в себе, забыл, видать, что до фронта еще не доехал… С нами, грешными, воевать прямо тут вздумал!

— Хохмишь, фотограф? — криво улыбнулся Гущин. — Ну-ну… Ладно, некогда мне тут брехню вашу слушать. Пошли вниз, хозяева гостеприимные! Покажите, где и как детей, на улице подобранных, привечаете. Ты говорил вроде, будто дверь эта во тьму ведет, да? Ну, так мы сейчас тьму эту вашу рассеивать будем… Пошел вперед, живо! Или ноги уже не ходят?

Гущин отступил назад и в сторону, давая дорогу хозяину к означенной двери. Прохор Михайлович с приподнятыми руками неуклюже двинулся на негнущихся ногах в направлении подвального входа, пока не наткнулся на Августу. Та смотрела на него сверху вниз презрительно и даже брезгливо. Прохору показалось, что на устах ее появилась чуть заметная улыбка.

— Дверь открывай — быстро! — крикнул Гущин, обращаясь к Августе. — Пошли, пошли! Резвее ноги переставляйте, а то — ишь, обезножили разом оба! А ну, вперед!

И он снова взмахнул пистолетом прямо над головой фотомастера. Прохор Михайло вич нервно вздрогнул и качнулся вперед, едва не упавши на женщину. Он живо напоминал охваченного паникой солдата, сдающегося в плен — в иной ситуации это могло бы показаться даже смешным.

Августа хладнокровно открыла дверь и широко распахнула ее.

Взору Гущина открылся черный провал подвального входа.

— И впрямь темнотища… — буркнул он недовольно.

— А вы что ожидали увидеть? — озлобленно отозвался фотограф. — Праздничную иллюминацию?

— Заткнись, — сухо сказал Гущин. — Эй, хозяйка, свет зажигай!

— Электричество экономить велено, — хмуро заметила Августа. — А выключатель у нас возле двери. Я к двери пойду, а вдруг ты палить начнешь? Лучше уж я тут побуду, а то мужик ты шибко горячий, страху нагнать, видно, любишь… Сам-то, поди, со страху шум такой поднял?

— Августа!.. — предостерегающе вскричал Прохор.