Месма

Далее начиналось собственно представление: пять-шесть самых крупных крыс лихо взбирались на стол по свисающим с него краям скатерти, некоторое время беспорядочно шныряли по белой поверхности, словно бы примериваясь и принюхиваясь, после чего выстраивались друг за другом подле вазочки с цветком, образуя круг: нос последующего грызуна «смотрел» в хвост предыдущего. А затем жуткие твари начинали бегать по этому кругу, имеющем в центре пресловутый искусственный цветок в вазочке. Их бег все убыстрялся, темп движения нарастал, но при этом образуемый ими круг всегда имел почти правильную форму, а скорость грызунов вырастала до того, что их тела и хвосты порой сливались в сплошную линию окружности, как будто вазочка с цветком оказывалась в центре темного бешено вращающегося колеса. При этом стол содрогался от этих крысиных скачек, а топот стоял такой, что можно было подумать, что где-то неподалеку слоны бегут.

Первое время Прохор Михайлович попросту цепенел от ужаса при виде этих крысиных забегов и совершенно не знал, что ему делать. Конечно, ни о каком сне не могло быть и речи. Но со временем он научился хоть как-то унимать пугающую ретивость хвостатых тварей. На этот случай у него возле кровати стоял теперь обломок водопроводной трубы, подобранный на улице для этих целей. Когда крысиная беготня вокруг вазочки становилась невыносимой, фотомастер хватался за трубу и начинал что было сил колотить ею по металлической ножке кровати. Грохот поднимался неимоверный, но на грызунов он действовал магически: замерев неподвижно на секунду-две, все они разом бросались врассыпную. Разбегались все: и те, которые бегали по столу, и те, что исполняли роль зрителей, сидя на полу на задних лапах, подобно сусликам, и задравши кверху свои остренькие морды. Наступала тишина, которая длилась часа полтора-два, но затем крысы собирались вновь, и вновь возобновлялись ритуальные пляски вокруг цветка, прерываемые тяжкими ударами трубы по металлической ножке… И так за ночь повторялось несколько раз.

Естественно, что спать в таких условиях Прохор Михайлович никак не мог. Он попробовал убрать эту вазочку к чертям собачьим вместе с цветком. Но крысы все равно приходили и рассаживались на полу и вокруг стола. И хотя по столу они не бегали, однако тихо сидели на полу, поглядывая на него красными бусинками хищных глаз. Прохору в такие минуты хотелось кричать от ужаса. Это было невыносимо, и он вернул вазочку на стол. Пусть лучше бегают вокруг цветка, нежели начнут осаждать его кровать…

Ну, и конечно, добром этот крысиный цирк кончиться не мог, что и сам Прохор Михайлович прекрасно понимал. Но думать об этом не хотелось, тем более, что ничего с этим поделать он не мог. С каждым днем он слабел все больше и больше, а грызуны становились все смелее и наглее. Рано или поздно должен был наступить неминуемый и страшный конец.

К концу февраля Прохор Михайлович слег и практически не вставал с постели. И крысы несомненно это почувствовали. Они приходили уже средь бела дня, рассаживались по полу и ждали. Они ждали! И Прохор отлично понимал, чего именно они ждут. Недаром, как вспомнилось однажды ему, в средние века, когда во время чумы невиданно размножались крысы, жители городов называли их не иначе, как собачками самого Дьявола…

Ночами крысиные бега по столу вокруг вазочки регулярно продолжались.

И однажды Прохор, взявшись колотить трубой по ножке кровати, выпустил свое орудие из ослабевших разжавшихся пальцев после первых же двух ударов. Труба отлетела прочь, и фотограф мог только беспомощно помахивать свесившейся с кровати рукой. Однако и эти два удара сделали свое дело — грызуны разбежались: металлический грохот по-прежнему распугивал их. Прохор забылся на какое-то время в мутной тревожной полудреме…

Пробудился он почти в полной темноте: тускло горела лишь одна лучина, что стояла на тумбочке в изголовье кровати. Остальные давно погасли. Изнуренный голодом и бессонными ночами организм все же взял свое — Прохор Михайлович заснул, и надолго. Но пробуждение было поистине ужасным — он проснулся от лютой, страшной, ошеломляющей боли. Ощущение — будто к пальцу на ноге вдруг резко приложили раскаленный стальной прут! Прохор закричал — хрипло, протяжно, дико…

Он судорожно дрыгнул ногой, всовывая ее под одеяло и одновременно вскинул голову. Тлеющая лучина давала достаточно света, чтобы он смог различить темную массу, сидевшую у него в ногах на краю кровати.

Прямо на него смотрели маленькие, красные, невероятно злобные и… разумные глазки! Прохор Михайлович содрогнулся от ужаса, омерзения и нестерпимой боли: это была огромная, толстая крыса! Его за палец на ноге укусила крыса…

Первобытный ужас и жуткая боль словно на какой-то момент придали ему сил.

Он лягнул тварь в бок другой, неповрежденной ногой, но удар оказался слишком слабым — крыса лишь злобно пискнула, однако и не подумала убираться с кровати! Прохор Михайлович дернулся всем телом, кое-как приподнялся на матрасе и попытался встать, опираясь на согнутый локоть; это ему в какой-то мере удалось. Ухватившись за спинку кровати, он резко поднялся, однако в то же мгновение у него закружилась голова, колени подогнулись, и он мешком рухнул на пол. Оглушенный падением, фотомастер неподвижно лежал несколько мгновений, и в эти мгновения вокруг него происходило какое-то суетливое, суматошное движение.

Мягкий топот множества лапок надвигался со всех сторон. Прохор Михайлович поднял голову и… ужаснулся: вокруг него было полно крыс! Своим внезапным падением он испугал их, и они разбежались по всей комнате, словно освобождая ему место на полу, рядом с ними. А теперь они окружали его со всех сторон и не сводили с него глаз. Их было множество — их мордочки, усы, их бусинки-глаза смотрели на него отовсюду… Даже на столе, где возвышалась вазочка с цветком, Прохор Михайлович заметил нескольких крупных грызунов: расположившись по самому краю столешницы, они свесили вниз усатые морды и наблюдали за его беспомощными движениями, словно дозорные со смотровой площадки сторожевой башни. Каким-то чутьем Прохор Михайлович вдруг осознал, что это и есть самые настоящие дозорные: стоит им подать некий знак своим сородичам, и вся стая в то же мгновение набросится на него со всех сторон…

При одной этой мысли Прохор Михайлович оцепенел. Лучше сто раз сдохнуть от голода, чем один раз оказаться пищей для этих омерзительных тварей, истинных собачек Дьявола!

«Надо двигаться… надо ползти!» — мысленно приказал он самому себе. — И звать на помощь…»

Он попытался встать на четвереньки — занять вертикальное положение сил не было. А затем пополз к подвальной двери, волоча за собой пораненную ногу и оставляя на полу прерывистый кровавый след. Грызуны копошились вокруг него, приглушенно пищали, толкали друг друга, некоторые подбегали к умирающему человеку совсем близко и заглядывали в глаза… Они явно проявляли нетерпение — словно спрашивали: ну где же условленный знак? Разве еще не пора?

— Помогите!.. — во все горло закричал Прохор Михайлович. — Эй, люди!..

Но кругом стояла непроницаемая тишина. Он полз и полз вперед, волоча по полу свое непослушное, цепенеющее тело, а смертельное кольцо вокруг него становилось все более узким… Если он не доползет до двери в подвал, ему конец. И если эти твари вообще позволят ему туда доползти!

— Помогите!!! — из последних сил снова закричал умирающий.

К счастью, под руку ему попалась труба, отлетевшая сюда, когда он выпустил ее из руки, стуча по кровати; Прохор Михайлович судорожно схватил ее и попытался колотить ею по полу. И хотя удары оказывались очень слабыми, однако крысиная стая попятилась: хвостатые твари сообразили — этот двуногий крайне слаб, но он вооружен и не намерен сдаваться без боя.