Месма

Офицер ехидно поджал губы и покачал головой.

- Вы очень любезны, гражданин Вакулин, — со вздохом ответил он. — Ну что же, я вам отвечу. Мы ищем любые свидетельства вашей связи с двумя женщинами-людоедками, что обитали в подвале прямо под вашим фотоателье. Это могут быть прежде всего фотографии, на которых вы могли запечатлеть этих преступниц за "работой", а также письма, записки, какие-нибудь предметы… короче говоря, улики, подтверждающие ваши с ними отношения и, возможно, даже сотрудничество. Если вы сами нам такие материалы и вещи покажете — вы действительно сэкономите наше время.

— Я действительно запечатлел одну из них на фотографии, — отозвался Прохор Михайлович, — ну и что? Простите, однако… но ведь я фотограф! У меня не было оснований отказывать ей в просьбе сфотографировать ее. Насколько мне известно, этот снимок нашли в ее комнате, и с его помощью милиция разыскивала эту женщину. С чего вы взяли, что я мог с ними, как вы выразились, сотрудничать? Какое тут может быть вообще сотрудничество? В чём?

— На этот вопрос можете ответить только вы, гражданин Вакулин, — сухо отвечал офицер. — Но не нам, а следователю. Он с вами будет работать, вот ему вы и расскажете о своем сотрудничестве с убежавшей преступницей, а заодно и о том, как вы помогли ей скрыться…

— Я?? — вскричал Вакулин, остолбенев от такого нелепейшего обвинения. — Я помог скрыться? Господи… что за вздор?! Как я мог ей помочь? Да ведь я еле ноги таскаю! Просто нет слов…

Старлей равнодушно отвернулся от него и снова углубился в процесс поиска улик. А Прохор Михайлович так и застыл посреди помещения, как громом поражённый. Это ж надо так все перевернуть с ног на голову: помог скрыться! Он сдал людоедку, обожаемую им женщину, переступив через свои чувства, сдал ее с потрохами представителям правопорядка, а они ее бездарно упустили, а теперь — он, оказывается, помог ей скрыться! Вот почему они роются в его скарбе и фотоснимках! У них уже всё раскрыто, все взвешено, все решено, и дело теперь за малым: найти улики! Каковыми могут выступить и вполне обычные фотографии…

Вакулину на душе стало так мерзко, что даже голова кругом пошла. Словно его взяли и окунули головой в общественный нужник. Ну и времена… «Он с вами будет работать» — весьма многозначительная фраза! Нетрудно догадаться — что это будет за работа. А ему-то много ли надо? Он и без того давно уже еле-еле душа в теле.

Между тем, улика, которую искал старший лейтенант со своими подручными, действительно была. У него хранилась та фотография, на которой Августа была запечатлена с ножом и отрубленной головой убитого ею Гущина. Вот уж улика так улика! Одного этого снимка было достаточно, чтобы сразу же отвезти его автора в подвал местного отдела, поставить лицом к стенке и пустить ему пулю в затылок. И не надо ни следствия, ни допросов, ни физического воздействия с целью выбить признание в «сотрудничестве» — ничего не надо! Один этот снимок — и всё стало бы ясно… ну разве лишь только осталось бы установить личность жертвы Августы. И эта улика лежала у них под носом — в нижнем ящике стола, в котором имелось двойное дно: между двумя тонкими фанерками днища имелся зазор, а там-то и находился роковой фотоснимок. В свое время Августа велела Прохору оставить снимок у себя. Зачем — не пояснила, а приставать к ней с расспросами он не осмелился. Но — смастерил в ящике двойное дно и убрал фотографию туда. Себе Августа снимок не взяла(если бы она это сделала, сейчас он был бы уже найден в ее комнате, и Вакулин, возможно, уже был бы расстрелян). И вот теперь, когда они рылись в его каморках в поисках «неопровержимых» улик, Прохор Михайлович сперва хотел даже сам показать, где лежит снимок, чтобы всё закончилось как можно быстрее (Августы ведь больше нет, и жить ему дальше все равно незачем). Однако, услышав столь нелепое обвинение, высказанное ему без малейшего сомнения, фотограф резко передумал. Пошли они к чертовой матери! Он не станет им помогать — пусть ищут сами, и сами отрабатывают свой забрызганный кровью хлеб. Пинкертоны хреновы!

Найдут — значит, найдут! Вот и пусть будет то, что будет.

Обуреваемый всеми этими мрачными мыслями, Прохор Михайлович угрюмо наблюдал за ходом обыска. Старший лейтенант обшарил стол в лаборатории, внимательно осмотрел его со всех сторон — чуть ли не обнюхал! Затем присел перед ним на корточки и принялся выдвигать ящики один за другим, выбрасывая на пол их содержимое — фотобумагу, бракованные снимки, старые карточки… Вскоре он добрался до самого нижнего ящика. Прохор Михайлович внимательно следил за каждым его движением. Вот сейчас… сейчас! А далее — конец! И слава Богу! Всё на этом и закончится.

Офицер привычно вышвырнул из ящика бумажный «хлам», среди которого имелись и фотографии Семёнова, а также Семёнова и Вакулина вместе, затем выдвинул ящик доотказа. Сунул нос прямо в него, пристально осмотрел обнажённое дно… Прохор Михайлович ощутил, что ворот рубашки стиснул ему горло, как петлей; на лбу высыпали бисеринки пота… Секунды казались ему часами. Наконец старлей раздраженно задвинул пустой ящик и поднялся на ноги.

Он повернулся, взглянул на хозяина как на пустое место, и, тяжело ступая, вышел в фотокомнату.

— Харитонов! Что у тебя?

— Тут чисто, товарищ старший лейтенант! — отозвался рядовой.

— Василенко! — крикнул офицер. — А у тебя?

— Да вот… — сказал тот нерешительно. — Снимки…

Старлей равнодушно просмотрел протянутые ему карточки, затем небрежно бросил их на стол.

— Как часто вы фотографировали свою соседку снизу? — спросил офицер, цепким взглядом окидывая стены, словно там могли прятаться под выцветшими обоими эти самые «улики».

— Точно не помню… раз, может, два, — отвечал Вакулин нехотя.

— А почему нет фотографий других жильцов подвала? Почему вы их не фотографировали?