Месма

22
18
20
22
24
26
28
30

Вампирша запрокинула голову и вдруг всё ее длинное тело содрогнулось и затрепетало, как от удара током; она резко взмахнула свободной рукой и ударила его по груди, как пантера лапой… четыре короткие и глубокие царапины от ее ногтей появились на груди жертвы и тут же заструились новой кровью. Влад из последних сил стиснул зубы и, кажется, сам же услышал отчётливо, как они скрипят. А затем из его изрезанной трясущейся груди сквозь заткнувший горло кляп вырвался протяжный, сдавленный, звериный стон…

Услышав его, Галя словно бы очнулась от транса. Она рассмеялась — как будто испытала огромное облегчение и настоящее наслаждение.

— Ты мой… мой! — сладостно прошептала она, вновь заглядывая в его распахнутые глаза, полные невыразимой муки. — Как же это прекрасно — слышать такие сладкие стоны… Ты мой… А как только я захочу — я убью тебя…

Она уселась верхом на его вздрагивающие бедра, выпрямилась, выгибая спину, плавно и властно упёрлась вытянутыми руками в его слегка вздрагивающие плечи. Некоторое время смотрела в его угасающие глаза, словно к чему-то прислушиваясь. Припала к нему, своей грудью к его груди, приблизила свое лицо к его лицу, неторопливо обнюхала его, словно хищное животное… И вдруг, резко упёршись ладонью ему в подбородок, откинула назад его голову и махнула тонким стальным клинком по обнажённому горлу.

Последовал хриплый замирающий стон.

Окровавленный кинжал с глухим звоном упал на каменный пол и отскочил в сторону, где и вытянулся неподвижно, тускло поблескивая в сиянии свечей незамаранной частью лезвия…

Припав губами к разверзшейся ране на горле, вампирша с неистовой жадностью поглощала льющуюся кровь. Она пила мощными, огромными глотками, как будто хотела обескровить свою жертву раз и навсегда. Размокшее, насквозь пропитанное лютой болью тело Влада еще продолжало подавать слабые признаки жизни, однако движения его становились всё слабее и тише, плавно переходя в конвульсивные подёргивания. Боль постепенно уходила из немеющих членов, сменяясь некой странной эйфорией, а затем сладостным погружением в небытие; его охватило внезапное умиротворение и безразличие ко всему, тело его еще раз слабо дёрнулось и бессильно обвисло на державших его путах, а она всё пила и пила, и жажда ее была поистине неутоляемой…

Город Краснооктябрьск, октябрь, 1962 год.

Прохор Михайлович лежал, скованный ужасом. Что происходит… кто это?

Он попытался вытянуть шею, одновременно поворачивая голову, и не смог. Ему оставалось только догадываться, чьего именно посещения он удостоился в самые последние минуты своей жизни. И кажется, догадаться было не слишком сложно…

— Ну вот мы с тобой снова и встретились, Прохор! — раздался прямо над ним хорошо знакомый ему голос.

Прохор Михайлович ощутил, как само собой замирает его сердце… И ему вдруг вспомнились слова доктора Бориса Павловича о смерти Августы, когда тот сказал, что сердце ее остановилось будто бы по команде. И теперь Прохор Михайлович в полном смятении подумал: если Августа так запросто смогла остановить свое сердце, когда решила уйти из этой жизни, что ей стоит так же легко остановить и слабое, измученное сердце Прохора? И это будет убийство — жестокое, бесчеловечное, убийство беспомощного и умирающего человека… но разве Августу когда-либо смущали подобные соображения?

Она склонилась над ним так, что он увидел прямо над собой ее бледное лицо, источающее волны леденящего холода. И даже в такой момент Прохор не смог не поразиться открывшемуся его угасающему взору зрелищу: перед ним сейчас была та самая Августа, которую он когда-то, много лет назад так страстно полюбил — полюбил совершенно безумно, безответно и безоглядно… такая высокая, статная, ошеломляюще красивая, с огромными тёмно-бездонными глазами, белыми руками, узкие кисти которых с необычно длинными пальцами словно изваял божественный мастер… Прохор едва не задохнулся от нахлынувшего на него ошеломляющего восторга при виде ее; и в то же время божественная красота Августы внушила ему запредельный ужас… она была совершенно неземной, а скорее — потусторонней, и уже при минутном созерцании совершенства этой ее красоты ему стало так страшно, что хотелось кричать, однако на крик уже не оставалось сил…

— Августа… зачем ты здесь… — неслышно прошептал умирающий.

— Зачем? — она усмехнулась. — Да вот пришла посмотреть, как ты умираешь, Прохор.

Она говорила спокойно, без эмоций, просто констатируя факт. Голос ее был как и раньше — уверенный, властный, и вместе с тем завораживающе мелодичный; таким голосом она раньше разговаривала со своими жертвами перед тем, как убить их, расчленить и съесть, а теперь вот разговаривала с ним…

— Как я… умираю? — отозвался он. — Тебе нравится наблюдать… мои мучения?

— Твои мучения? — Августа усмехнулась, презрительно скривив губы. — Нет, мой милый Прохор, это далеко еще не мучения. Твои настоящие мучения пока еще не начинались, они все впереди. И мучиться тебе придется очень жестоко. И — долго, скорее всего, вечно!

Ее голос звучал в его сознании холодно и неумолимо, в нем ощущалась совершенно несокрушимая мощь, противостоять которой было не в человеческих силах.

Сейчас рядом с ней Прохор Михайлович ощущал себя жалкой букашкой, бессильной и беспомощной козявкой, которую Августа легко могла раздавить одним своим пальцем за одну секунду…

— Господи… вечно? — смятенно подумал он. — Да за что же? Что я такого сделал…чтобы мучиться вечно?