Месма

Прохор Михайлович внезапно осознал этот факт с пронзительной ясностью. Странно, но он не почувствовал ни скорби, ни сожаления… Единственное, что по-настоящему поразило, а скорее, просто ужаснуло его, так это облик усопшего…

«Неужели я выглядел так отвратительно? — подумал он с тоской. — Мне всегда казалось, что я вполне симпатичен. И вот эта безобразная кукла, что валяется на моей кровати… неужели это и есть я?..Кошмар какой… Ужас, просто ужас…»

Ему было невыносимо созерцать себя мертвого. Прохор Михайлович отвернулся и как-то сразу забыл о своем сброшенном теле. Наверное, это было вполне объяснимо: большую часть жизни его тело приносило ему одни страдания. Его надо было кормить, всячески поддерживать, то согревать, то охлаждать… его было нужно ублажать! Надо было обслуживать это тело, всячески удовлетворять его потребности, а оно платило ему за все его заботы главным образом болезнями, своей вечной немощью, бесконечными то острыми, то тупо ноющими болями… Этот вот многолетний кошмар, изводивший его постоянно, выматывающий все его силы… это вот и есть жизнь?! Боже милосердный… а ведь он действительно именно так и думал! Был искренне убеждён в этом, иной жизни себе не представлял! И не верил в другую жизнь… А она — вот она, оказывается, есть, она существует, и похоже, что вот это и есть — подлинная жизнь! Та, что наступает после телесной смерти… Настоящая жизнь, которая вот теперь только и начинается.

Его охватило ощущение безграничного счастья… Господи, до чего же ему хорошо! Возникло состояние, как будто он может всё — может и такое, о чем раньше не смел и мечтать! Он может летать, может далеко прыгать, он способен в одно мгновение оказаться в любой точке земного шара; заглянуть в небеса и недра… и ничего не болит, ничто не мешает, нет ни чувства голода и жажды, ни жары, ни холода…настоящее чудо! надо только освоить это новое эйфорическое состояние, которое позволит ему теперь парить над землей высоко-высоко… и не только над землей!

Он теперь будет путешествовать в иные миры — прекрасные, светлые, яркие и многоцветные… те самые, о которых ему говорила Поля… А кстати, где она? Куда делась? Прохору Михайловичу страстно захотелось увидеть ее снова. Полечка…Вернись! ведь ты хотела быть ему провожатой в этом новом духовном состоянии, ведь он даже не знает, куда ему идти…мвернее, лететь! Полечка… где же ты, ангелочек светлый, посланный ему Богом, звёздочка его путеводная…

Прохор Михайлович больше не смотрел на собственное безжизненное тело, он отвернулся от него и решительно двинулся к выходу из комнаты. Наверное, он мог теперь легко проникать сквозь стены, однако это было настолько непривычно, что во избежание всяких неожиданностей он решил пока пользоваться дверными проёмами, а там видно будет. Очутившись снова в прихожей, он остановился в нерешительности перед запертой входной дверью. Выйти на улицу? Но ведь он не сможет отодвинуть засов! Не сможет повернуть и ключ в замке… Он привычно протянул руку к торчащему ключу, однако головка ключа свободно прошла сквозь его пальцы. Ну вот видишь… Ах да, ведь он легко может пройти сквозь дверь! вот так…Прохор Михайлович ткнул рукой массивную дверь, и рука, не встретив никакого сопротивления, вошла в толстое деревянное полотно, и он понял, что легко сможет «просочиться» наружу… Чудно-то как! И как здорово… просто потрясающе, феноменально! Вот бы рассказать об этом Борису Павловичу! этот доктор-сухарь вечно бубнил, что после смерти тела, мол, ничего нет. Только небытие… вот бы он удивился! Есть нечто после смерти, Борис Павлович! И такое есть, что вам и не снилось…

Прохор Михайлович запрокинул голову и посмотрел наверх. От изумления он едва не вскрикнул!

Он увидел, что помещения его фотомастерской имеют только стены и полы с привычной ему обстановкой, а вот потолка… не было! Вместо обычного побелённого потолка над ним простиралась невообразимая в своей бесконечности панорама ночного неба! Оно было бездонно чёрным, но эта чернота не была ни зловещей, ни пугающей…она вызывала благоговейный трепет и желание раствориться в этих бескрайних просторах Вселенской ночи! А особенно потрясло Прохора Михайловича обилие звёзд в этом фантастическом небе. Столько звёзд он не видел за всю свою довольно долгую жизнь! Их были миллионы… нет, наверное — миллиарды, и все они были разной величины, разных цветов и оттенков, а еще — они не висели неподвижно в невообразимой вышине… они двигались, перемещались, сплетаясь в замысловатые фигуры, прямо на глазах меняющие свои очертания; и во всех этих перемещениях не было даже намёка на хаотичность, в их небесном танце угадывалась истинная гармония, некая сверхъестественная божественная мелодия; и Прохору Михайловичу тотчас показалось, будто он слышит изливающуюся на него бесконечно далёкую, но невероятно прекрасную музыку, авторами и исполнителями которой не могли быть люди, настолько музыка разительно эта отличалась от самых восхитительных мелодий, когда-либо услышанных им на земле…

Он едва не разрыдался от наполнившего его душу восторга и головокружительного восхищения, и никогда-никогда раньше ему не было так хорошо… И неведомо откуда ему вдруг пришло понимание происходящего: это вовсе не те звёзды, которые земные астрономы наблюдают ясными ночами в свои телескопы. Нет, это не бесконечно далекие солнца, дающие жизнь вращающимся вокруг них планетам. Эти бесчисленные звёздочки — души людей, когда-то живших на земле, а возможно, живших и на других планетах, души тех, кто прожили отпущенные им жизни достойно, и теперь пребывали в высших сферах, возвышенное великолепие которых Прохор Михайлович не мог себе даже отдалённо вообразить…И ему неудержимо захотелось туда — в эти бескрайние, но такие уютные небеса, захотелось стать такой же маленькой звёздочкой, и так же, как мириады других, участвовать в божественной мелодии небесных сфер! Он совершенно точно знал, что там, в этих бесконечных просторах, он непременно встретит всех, кого он когда-то любил в этой жизни, всех, кто хоть раз сделал ему добро. Они знают, что он сейчас смотрит на них, знают, что он пока еще здесь, на земле, что он стремится к ним. И они все с нетерпением ждут его там, в этих дивных небесных сферах…

И вдруг произошло нечто совершенно поразительное. В черном небе возникло светлое пятно: сначала оно было почти незаметным, но прямо на глазах стало светлеть и расширяться, образуя нечто похожее на брешь в этой бездонной черноте звёздного неба. Мириады звёздочек дружно разлетелись во все стороны концентрическими кругами, словно торопясь оставить место для образующегося отверстия. Оно становилось всё шире, всё ярче, и вот наконец из него возник луч яркого и в то же время мягкого света, с бесконечной высоты ночных небес устремившийся на землю.

Прохор Михайлович в крайнем изумлении, не отрываясь, взирал на разворачивающееся перед ним величественное и завораживающее зрелище. Луч достиг земли и двинулся прямиком к нему! Перед Прохором Михайловичем образовалось нечто вроде светящейся трубы, стенки которой как бы искрились среди вселенской тьмы яркими, тёплыми, переливающимися огоньками, и не было им числа…

«Господи всемилостивый… — подумалось ему. — Это… для меня? Меня приглашают?..»

Он с некоторым смятением спросил себя — а как же он станет подниматься туда, не имея под ногами опоры, ведомый только небесным светом.

И словно в ответ на его мысленный вопрос, в сиянии небесного луча его восхищённому взору предстала… лестница! Она была бесконечна, ее вершина терялась где-то далеко-далеко в поднебесной мгле, зато Прохор Михайлович отчётливо видел нижние ступени, находящиеся прямо на земле: они были широкие, тщательно выточенные и светились нежным бело-розовым сиянием, и невозможно было даже примерно сказать, а сколько же так их ступеней содержит в себе эта чудесная лестница — их число стремилось к бесконечности! У Прохора Михайловича рассеялись последние сомнения: лестница предназначалась именно ему!

Затрепетав от радостного предчувствия, Прохор Михайлович устремился вперед. Нижние ступени чудо-лестницы были прямо перед ним, всего-то в нескольких шагах.

А ведь он теперь мог летать, и с таким приобретённым умением он мог добраться до лестницы в доли секунды… Почему же он не сразу взлетел на нее? более того, как только он подпрыгнул и взлетел, ступени как будто отдалились, оказавшись куда дальше, чем он полагал. Прохор Михайлович снова оттолкнулся от пола, надеясь приземлиться теперь уже на ступеньках, и… снова мимо! Его охватил азарт: ведь прыжки совершались на удивление легко, только ступени оставались почему-то недосягаемыми. Он снова и снова повторял свои попытки, но при каждой из них волшебные ступени ускользали от него. Он побежал… и вдруг заметил странную вещь: его фотоателье словно превратилось в бесконечную анфиладу темных комнат, которую он безуспешно пытался пробежать, чтобы достичь наконец ступеней, маячивших в самом ее конце! И чем быстрее бежал сквозь анфиладу Прохор Михайлович, тем больше становилось сквозных комнат в анфиладе, и тем дальше от него оказывались вожделённые ступени.

Он не знал, сколько продолжался этот бег- если вообще здесь могла идти речь о времени, — однако он вдруг почувствовал, что заметно утомился. И это несказанно удивило его. У него не было больше тела… что же тогда могло вообще уставать? Тем не менее, он испытывал знакомые ощущения, которые сейчас показались ему особенно отвратительными: он задыхался, ноги будто наливались свинцом, как будто к ним привязали пудовые гири, хотя он мог видеть лишь слабые контуры своих ног, сквозь которые виднелись доски пола… Неужели его тело вновь возвращается к нему? Нет, только не это! Никогда в жизни собственное тело не было ему так ненавистно, как сейчас! Пусть его не будет, пусть оно пропадёт, сгорит, сгинет без следа любым способом — он больше не хочет его! Никогда!..

И вдруг Прохор Михайлович ощутил в душе невероятную тоску и такую пустоту, что ему захотелось кричать от нахлынувшего отчаяния. Он внезапно осознал с беспощадной ясностью: никто не скрывает от него дорогу туда, где обретаются просветлённые души, но ему нет места на духовном пути, ведущем в небесные сферы. Ибо в жизни своей он заботился лишь о потребностях телесных, и решал эти проблемы любой ценой, в том числе ценой людских страданий и жизней; а потому после ухода с земного плана ему невозможно пребывать среди душ, избравших в земных невзгодах иные пути к обители Творца…

И волшебная лестница, уводящая в такие желанные ангельские пределы, остаётся для него недосягаемой, как бы он ни старался добраться до нее…

Поражённый до самых глубин своей души пришедшим откровением, Прохор Михайлович остановился и замер посреди знакомых и сразу же ставших неподвижными стен.