Месма

В последнее сказанное ею слово Августа вложила столько презрения, что Прохор невольно содрогнулся. И ему вдруг подумалось, что хоть он теперь, находясь при смерти, исступлённо пытается обвинить Августу во лжи, на самом деле за всё время их знакомства она ему никогда не лгала! И от этого ему сделалось еще страшнее…

— Что… будет со мной? — отрывисто спросил он.

— Наконец-то спросил, — усмехнулась Августа. — Я ждала этого вопроса, но ты только пыжился и раздувался, как мыльный пузырь. Ты останешься со мной, Прохор! Ты ведь так этого хотел, правда? Только радоваться тебе не придётся, милый… ты будешь только прахом под моими ногами, как миллионы других, подобных тебе. Я могла бы открыть их твоему взору прямо сейчас, но тебе не выдержать этого зрелища, а убивать тебя мне уже неинтересно, да и нет смысла. Тебе и так осталось несколько минут, а потом время перестанет существовать для тебя. Я заберу твою душу себе, Прохор. Это жалкое приобретение, но в общей массе имеет некоторую ценность. Для меня, естествено. Ты прекращаешь свое существование окончательно, ибо за череду земных жизней не достиг ничего, не оставил ни подвигов, ни злодейств, плыл по течению, оказался ни хорош, ни плох…Так что довольно, милый. Будешь теперь всего лишь крошечной частицей моей черной силы. Тебя ждёт такое рабство, всей тяжести которого ты даже не можешь себе вообразить…

— Августа… что ты говоришь? — воскликнул Прохор Михайлович. — Ты не можешь ТАК поступить со мной… не можешь! ты же сама сказала — мы с тобой друг другу не чужие…

В ответ Августа только рассмеялась, и смех ее гулким эхом раскатился по комнатам — унижающий, издевательский, поистине — дьявольский смех…

— Я много лет выполнял твою волю… безропотно, покорно! — в отчаянии умолял Прохор Михайлович. — Я всегда любил тебя… Я похоронил тебя так, как ты велела…

Я сберёг все фотоснимки, на которых ты есть, и, когда почувствовал, что жить осталось мало, спрятал их вместе с воспоминаниями о тебе в надёжном месте, чтобы никто их не нашёл… Это было самое дорогое, что у меня оставалось! я каждый день думал о тебе, молился на тебя, ты была моим счастьем, моей вечной любовью, моим богом… ты не можешь так со мной поступить!

— А чего ты испугался, Прохор? — насмешливо спросила Августа. — Я же сказала, что ты будешь со мной… вернее, во мне! Ты никогда не воплотишься ни в каком мире, а твоя душа будет пребывать только во мне, будет занята преумножением моего могущества… Таких, как ты, ничтожных душ, мне нужно много… чем больше, тем лучше! Кто знает, Прохор… может, тебе понравится! И ты сможешь думать обо мне целую вечность, будешь обязан обо мне думать, а если перестанешь думать хоть на миг, я сразу уничтожу тебя… Окончательно!

— Нет… нет! — Прохор Михайлович не понимал, о чём она говорит, но ему почему-то было очевидно: уготованная лично ему посмертная участь столь ужасна, что все адские муки, о которых он когда-либо слышал или читал, не более, чем детские игры на лужайке в сравнении с ЭТИМ! — Пощади меня, Августа… Сжалься, не лишай меня того единственного, что не подвластно Смерти! Пожалуйста… Умоляю…

Умолять у него уже не было сил, и голос его дрожал и пресекался.

Августа взирала на него с высоты своего роста молча и неприступно, и в ее глазах Прохор вдруг заметил нечто, похожее на сочувствие… Неужели она смягчилась?

— А ведь ты снова врешь, Прохор! — сказала она с издёвкой. — Снова говоришь — любил, боготворил, и прочий вздор… А сам подло обманул меня…

— Как обманул? В чём обманул?..

— Ты хорошо сделал, что мои фотоснимки и свои записи обо мне спрятал в бетонном полу, — сказала Августа. — Удивительно, как ты догадался об этом, я тебе даже не подсказывала… Я не покидаю земной план, у меня здесь есть еще дела. Твой тайник — неплохой якорь, который я могу использовать для моего сюда возвращения; однако этого слишком мало! А самого главного ты не сделал, хоть и обещал… Обещал мне, когда я умирала на вот этой самой кровати… Ты не выполнил мою предсмертную волю! Как же я могу теперь пощадить тебя?

— Прости… но я не смог этого сделать… не смог! — в отчаянии прошептал Прохор.

— Не смог? Что же тут сложного — дать подержать фотографию молодой, наивной девушке? Неужто это тяжелее, чем усаживать на стул для фотосъемки детей, зная при этом, что через минуту их уже не будет в живых? Ты не сделал этого не потому, что не смог, а потому, что решил не выполнять моей воли сознательно! О чем ты при этом думал — мне решительно наплевать! Ты снова попытался меня обмануть, хотя должен был знать, что обмануть меня не в твоих силах. Я пробыла в плотном мире слишком мало, и мне нужна наследница… преемница мне нужна, которая проживёт здесь больше, чем я. А из-за твоего клятвопреступления передо мной такой преемницы у меня как не было, так и нет.

— Прости… Августа… — продолжал в забытьи повторять Прохор. — Я не смог…

— А ведь я тебя предупреждала. Прохор… — зловеще произнесла Августа. — Я тебе что сказала? не сделаешь, так я приду и заставлю тебя сделать… Помнишь?

— Помню… Августа…

— Вот и хорошо… Не смог исполнить волю мою при жизни, исполнишь ее после смерти. Видать, так тебе больше нравится? Ну, как тебе угодно… я не против… Мне лишь бы дело было сделано.