Месма

— Как… после смерти? — с трудом выдохнул Прохор.

Однако Августа не стала ему отвечать. Она начала медленно, но неуклонно отдаляться от его кровати. Прохора охватило жуткое предчувствие чего-то ужасного, чему суждено произойти в ближайшие секунды…

— Постой! — воскликнул он беззвучно. — Не уходи, Августа… Не оставляй меня…

— Ты мне надоел, Прохор, — отозвалась она из темноты. — Скучно мне с тобой…

И если не хочешь болтаться целую вечность между миром живых и миром мёртвых, делай, что я тебе велела…

— Августа, подожди! Ты уходишь? А как же… — отчаянно позвал он.

— Прощай, Прохор… — донёсся до него удаляющийся шепот. — Прощай… Надеюсь, у тебя нет больше охоты обманывать меня… И запомни: ты говорил, что я твоя последняя любовь, потом думал, что я твой бог, потом — мямлил еще какой-то вздор…Теперь вот сказал, что я твой дьявол… Ты заблуждался, мой бедный Прохор. На самом деле я была твоим последним испытанием! И ты это испытание не выдержал…

— Августа! — закричал Прохор из последних слабых сил. — Погоди, Августа… Не покидай меня здесь, я не могу дальше быть один, ради Бога забери меня отсюда…

Он рванулся с места, будто бы его подбросило мощной стальной пружиной. Он в два прыжка очутился у выхода в прихожую, бросился туда… И — остановился прямо перед запертой наружной дверью. В прихожей не было ни Августы, ни отблесков пламени на стенах. Здесь царила мягкая, непроницаемая темнота. Ни один луч света не проникал сюда. И тем не менее, каким-то непостижимым образом он видел вокруг себя всю прихожую, видел свое пальто на вешалке, видел задвинутый за сов на двери…

Это было так странно! И непривычно… Но куда же так мгновенно исчезла Августа?

Ведь она секунду назад была здесь, он ее видел и слышал, ощущал ее прикосновение. Неужели она ему всего лишь приснилась в предсмертном состоянии, явившись порождением его угасающеего сознания? Не может быть! Она была так реальна, так узнаваема… Это была она и только она, ибо он просто был не в состоянии настолько ярко вообразить ее себе! Августа предстала перед ним именно такой, какой он знал ее при жизни…

Вдруг Прохор Михайлович застыл на месте, поражённый внезапно пришедшей к нему мыслью.

А как получилось, что он так легко, практически незаметно для себя, поднялся с кровати? Каким образом он в одно мгновение очутился в прихожей, ведь совсем недавно выйти из комнаты к входной двери было для него тяжкой, почти непосильной задачей? И куда девались тупые, вечно ноющие боли в спине, дрожь в ногах, болезненные прострелы в коленях? Где это всё? Или он внезапно помолодел лет этак на сорок, да еще каким-то чудом научился летать?

Прохор Михайлович ничего не понимал. Он никогда в жизни не испытывал подобного ощущения невиданной лёгкости и свободы.

Он растерянно огляделся по сторонам: вроде всё, как обычно. В комнате стоит круглый стол, вокруг них стоят стулья, вот на этом стуле совсем недавно сидела Поля… Вот шкафчик в углу комнаты, а вон и вход в фотолабораторию; ничего не изменилось, кроме… него самого! Прохор Михайлович бросил недоумённый взгляд на свою кровать, ожидая увидеть ее пустующей, с оголённой простыней и отброшенным прочь одеялом. Однако вместо оставленной пустой постели он увидел нечто совершенно иное… На кровати неподвижно лежал человек. Его высохшие руки, отдалённо напоминающие птичьи лапы, были вытянуты поверх одеяла, которое закрывало лежащего до груди. На смятой подушке покоилась запрокинутая лицом кверху голова с разинутым ртом и распахнутыми остекленевшими глазами.

Прохору Михайловичу сделалось дурно. Откуда здесь взялся этот похожий на мумию тип? Это же мертвец — сей факт вполне очевиден! Как он сюда попал?

Прохор Михайлович приблизился к постели, вгляделся в черты застывшего лица и вдруг совершенно точно узнал в нем… самого себя!

Некоторое время он стоял и смотрел на лежащего и никак не мог сообразить — а что же, собственно произошло? Каким это непостижимым образом он видит самого себя со стороны? И если на постели лежит именно Прохор Вакулин, то кто же тогда… он?

Прохор Михайлович склонился над самим собой и попытался прикрыть вытаращенные остекленевшие глаза. Но это ему не удалось — его рука прошла поверх лица мертвого, не задев его, и Прохор Михайлович не почувствовал даже легкого прикосновения.

Он повторил попытку — результат был тот же: застывшие веки остались в том же положении. Прохору Михайловичу стало ясно, что закрыть глаза себе самому он не сможет: для этого надо иметь тело, обладающее жизнью, а этого тела у него больше нет. Вот оно, лежит перед ним, недвижимое и бесполезное, как сброшенная ветхая одежда. И она, эта телесная одежда, больше ему никогда не понадобится.