Живые и взрослые

6

Марина гладит тускло отсвечивающую рукоятку «Хирошингу-2001».

Как там Ард Алурин говорил? Легко взять, трудно выпустить?

Пистолеты лежат на кухонном столе в чистенькой Марининой кухне, и от них веет угрозой, памятью о фульчи-атаках, нападениях зомби и ромерос.

Лёва, забрав сверток у Вадика, сразу привез Марине – вдруг дома Шурка найдет? Можно подумать, если найдет Маринин папа, будет лучше. Ну, ничего, Марина как-нибудь спрячет, не это сейчас главное. Главное – куда исчез Гоша…

Марина прикусывает прядь волос и тут же выпускает изо рта – она уже не девочка, пора бросать дурацкие привычки. Что там Вадик говорил про Гошу и Учреждение? Она делает глубокий вдох и тянется к телефонной трубке.

– Дядя Коля? Это Марина. Мне надо с вами встретиться… по одному важному делу.

Кажется, сказала с правильной интонацией: по-деловому, по-взрослому.

– Ну, здравствуй, Марина.

Голос у Юрия Устиновича усталый и добродушный, но вместе с тем строгий. Юрий Устинович сидит в глубоком черном кресле за огромным полированным столом, за спиной – портрет основателя Учреждения: аскетичное лицо с холодными, безжизненными глазами. На столе – раскрытая папка и несколько телефонных аппаратов. На одном вместо циферблата – изображение звезды в серебряном круге. Марина догадывается: это тот самый прямой телефон, в Главную башню. Девчонки в новой школе говорили, такие телефоны бывают только у самых больших начальников.

Впрочем, что начод Ищеев – большой начальник, и так понятно: достаточно послушать, как говорит с ним дядя Коля. Словно проштрафившийся первоклашка – с Рыбой.

Марина так никогда не разговаривала – и сейчас не будет.

– Здравствуйте, – она старается говорить независимо и решительно. В конце концов, она же пришла сюда не просить, а требовать отчета.

– Николай Михайлович сказал, что ты хочешь узнать о своем друге… – Юрий Устинович опускает глаза к папке. – …Георгии Ламбаеве?

Фальшивит, ой, фальшивит! Марина уверена, что ее собеседник отлично помнит Гошины имя и фамилию. Делает вид, будто это малозначительный, заурядный случай, и он, мол, согласился встретиться с Мариной только потому, что дядя Коля попросил.

С неохотой Ищеев говорит, что Гоша сам пришел, рассказал, что случилось на Белом море… Потом вздыхает:

– Зря вы, ребята, сразу во всем не сознались. Было бы куда лучше. А мы-то гадаем, мучаемся – что там произошло, почему вдруг такие дыры в Границе? Не надо ли принять специальные меры, чтобы это не повторилось… Зря, очень зря вы нам ничего не говорили. Мы же общее дело делаем, защищаем Границу, правильно?

Марина кивает. Ну да, защищаем Границу. В принципе, она ничего не имеет против – она ж не Ника, Марине спокойней, пока есть Граница: навидалась мертвых, на всю жизнь хватит.

– Вот и Гоша ваш тоже со мной согласился, – продолжает Юрий Устинович. – Признал вину и выразил, так сказать, желание искупить. Попросил дать задание, чтобы, так сказать, загладить…

Юрий Устинович тяжело вздыхает. Тяжелые руки отражаются в полированной столешнице и там, по ту сторону отражения, кажутся еще тяжелее и темнее. Марина заставляет себя поднять глаза и посмотреть собеседнику в лицо – папа учил: так всегда нужно поступать, если не хочешь, чтобы подумали, будто боишься или не уверена в себе.

– Мы пошли мальчику навстречу, организовали ему Переход, – продолжает Ищеев, – выдали простое задание, совсем легкое, выполни – и будь доволен, что хорошо поработал… И это, Марина, была наша ошибка. У нас, в Министерстве, тоже случаются ошибки.