Живые и взрослые

Ника не знает, что ответить.

– Меня зовут Ника, – говорит наконец она.

Женщина кивает. На вид ей лет тридцать пять, она в темной рубашке и черных джинсах, короткие волосы растрепаны, глаза красные и опухшие.

– У вас очень хорошая квартира, – говорит Ника, чтобы не молчать.

– Наверное, – пожимает плечами женщина.

Ника присаживается на корточки рядом с креслом. Так сидеть неудобно, можно принести стул, но почему-то не хочется.

– У вас что-то случилось? – спрашивает Ника. – Я могу вам чем-то помочь?

Она и сама знает, что говорит не то. При одном взгляде на женщину понятно: у нее в самом деле что-то случилось. И помочь ей Ника не сможет.

Женщина качает головой.

– Все, что случилось, – уже случилось, – говорит она, – больше ничего не случится.

Ника вспоминает, как далекой ночью на Белом море говорила у костра с Зиночкой, утешая ее и еще не зная, что Зиночке скоро уходить навсегда. Тогда Ника в первый раз утешала взрослого человека – и поэтому сейчас накрывает ладонью руку женщины (никакого маникюра, ногти обкусаны почти до корней) и тихо говорит:

– Расскажите.

– Зачем? – отвечает женщина, но руки не отдергивает.

– Я не знаю зачем, – говорит Ника, – просто расскажите.

Женщина вздыхает и закрывает глаза. Она долго сидит неподвижно – может быть, спит? – но затем вздыхает снова и спрашивает:

– Видишь фотографию на стене?

– Да, – говорит Ника. – Красивая.

– Это моя дочь, – говорит женщина. – Ее звали Наташа, – тонкие губы начинают дрожать, и после паузы она добавляет: – Ее больше нет.

– Она… ушла?

Женщина кивает.