Живые и взрослые

22
18
20
22
24
26
28
30

Полковник выжидающе замирает, глядя Гоше в глаза.

– Это был я, – отвечает Гоша, – я же говорил.

Говорил – но совсем в другом месте, совсем другим людям. Хотя полковник Стил и начод Ищеев… кажется, будто их отлили из одной формы, как оловянных солдатиков из игрушечного набора.

– Не ври, сынок, – говорит Стил, – не ври мне. Иначе тебе придется об этом пожалеть. Ты просто скажи кто – и мы тебя отпустим. Пойдешь на свободу, будешь жить здесь, в самой богатой области, в лучшем городе. А? Другие могут об этом только мечтать, а тебе всего-то надо назвать одно имя.

– Это был я, – повторяет Гоша – и тут стул под ним исчезает. Удар об пол отдается болью в голове, Гоша стонет, хочет закрыть глаза, но веки не слушаются.

Над ним склоняется лицо полковника Стила. Стальные глаза близко-близко, поблескивают, словно два пистолетных дула.

– Не ври, – еле шевеля тонкими губами, говорит Стил. – Мы точно знаем, что это не ты. Скажи – кто, и мы тебя отпустим.

– Это был я, – повторяет Гоша, и боль взрывается под черепной коробкой, словно мозг лопнул под давлением, как воздушный шарик.

– Не ври, – снова повторяет полковник Стил, – только не ври мне, сынок. Назови имя – и ты свободен. Ну же!

– Это был я, – шепчет Гоша, – я, я, я!

13

Черная воронка выплевывает Марину у полуразрушенного павильона. Ржавый железный каркас, гнутые рамы с облупившейся краской, почти ни одного целого стекла. Внутри павильона куда-то под землю ведет лестница, бетон на ступенях искрошился, тут и там торчат куски арматуры. Марина ежится от холода, кутается в легкую куртку. К ногам падает жухло-красный лист.

Марина поднимает голову. Она стоит у высокой металлической мачты, покосившейся, скрипящей на ветру. На самой верхушке раскачивается покореженная конструкция из железных прутьев и осколков стекла. Хмурые тучи плывут по небу.

Засыпанная листьями дорожка карабкается от павильона в гору. Вдоль дорожки – полуголые осенние деревья. Марина проходит несколько метров и оглядывается. Теперь хорошо видно: на верхушке мачты поскрипывает гнутая буква «М».

Это ее станция метро. Конечная остановка, названная в честь нового микрорайона.

Что случилось, думает Марина, почти бегом поднимаясь в гору. Неужели война? Мертвые применили какое-то новое оружие?

На обычно оживленной улице никого нет. Как и раньше, где-то вдали виднеются панельные дома, но их силуэты изменились. Вместо идеальных прямоугольных очертаний – скосы, ступенчатые линии, тупые углы.

Сухие бесцветные листья медленно падают с деревьев. Сколько же лет прошло, думает Марина. Помню, с ребятами обсуждали: деревья вырастут лет через тридцать.

Конечно, я же была в Заграничье – а там нет времени, и не знаешь, когда вернешься. Выходит, здесь прошло тридцать лет. Или сорок.

…Я была в Заграничье? Но почему я ничего об этом не помню?

Теперь, поднявшись на холм, Марина лучше видит знакомые дома. Сразу понятно: в них давно никто не живет. Стекла выбиты, балконы обвалились, кое-где обрушились целые секции, и пустота зияет посреди прямоугольного силуэта – словно улыбка человека, лишенного переднего зуба.