Живые и взрослые

Шуркин крик взрывается в Лёвиной голове – истошный, леденящий, уже не человеческий, животный крик, в котором почти ничего не осталось от маленькой девочки, от Лёвиной любимой сестры, не крик, а всхлип, вой, визг. Сверлом ввинчивается в мозг, заливает кровью глаза, сотрясает дрожью тело – и сквозь него Лёва слышит тихий Маринин голос, уверенный и спокойный: Давай! – и это звучит как приказ. Медленно, как во сне, Лёва распахивает куртку, вытаскивает из-за пояса «Хирошингу», снимает его с предохранителя. Старик оборачивается на щелчок, и Лёва зажмуривается, чтобы не смотреть ему в глаза, нажимая на спуск.

Он стреляет снова и снова, гильзы со звоном падают на каменный пол, хранитель корчится в центре круга, кровь заливает бороздки полустертого рисунка. Хватит, – приказывает Марина, Лёва бросает пистолет и снова берет ее за руку.

– Туда мы можем не успеть, – говорит Марина. – Тащим Орлока к нам. Все вместе давайте.

Они крепко держатся за руки, залитый кровью старик бьется на полу между ними, дрожь пробегает по цепочке стиснутых рук, Шуркин крик обрывается где-то далеко – словно заткнули рот или захлопнули дверь, и Лёва с ужасом думает: нет, поздно, мы не успели, все кончено! – но тут что-то с грохотом валится за спиной, струя крови из центра круга взлетает, как вода в городском фонтане, каменный свод осыпается мелким крошевом, чудовищная сила размыкает руки, бросает на холодный вибрирующий пол каземата, и, подняв глаза, Лёва видит посреди комнаты Орлока Алурина – и этот Орлок в сотни раз страшнее рассказов Вадика.

11

Первый раз услышав Зов, Орлок забился щукой, пойманной на спиннинг, – его тащило медленно и неудержимо. Но на этот раз Зов был так силен, словно его тянула уже не леска, а трос, намотанный на электрическую лебедку, способную удержать загарпуненного кита. Китобойной силой Орлока протащило через промежуточные миры, сдирая с него последние покровы человеческого, и швырнуло в пыточную камеру окровавленным куском первозданной ненависти и нутряного ужаса.

Тело Орлока – густо смазанное слизью сплетение синюшных жил и багрово-желтых сосудов, сочащихся кровью и гноем, нижняя часть лица – мертвящий оскал черепа, лишенного плоти, и только в одной глазнице гнилостно-белесым шаром перекатывается глаз. Лезвия ножей, заменявших Орлоку пальцы, рассекли брюшину, и Гоша видит, как пульсируют внутренности, сплетенными змеями подрагивают кишки.

Гоша скользит в крови – старичка хранителя? Орлока? кого-то из нас? – не может встать, но все-таки выхватывает из-за пояса «Хирошингу» и, приподнявшись, стреляет. Отдача отбрасывает его назад, пули высекают искры из потолка, каменная крошка, мешаясь с пороховым дымом, сухим туманом висит в спертом воздухе подвала. Сквозь эту завесу Гоша не видит Орлока, не видит, пока тот не появляется прямо перед ним, словно в приветственном салюте вздымая правую руку с окровавленными лезвиями. Единственный глаз, мерцая, смотрит на Гошу – и под этим взглядом уже нет сил двинуться, побежать, поднять пистолет, даже пошевелить пальцем на спусковом крючке.

Пять ножей неотвратимо опускаются сквозь туман, и Гоша почти ощущает, как на своем пути они рассекут ему кожу, вырежут глаз, разрубят горло… Но тут что-то мелькает в воздухе, тяжелое, неостановимое… вращается, со свистом взрезая пространство… а потом кровь и гной бьют Гоше в лицо, Орлок кричит, падает, отрубленная кисть с ножами вместо пальцев корчится на полу, словно чудовищный тинг. Гоша отпихивает ее ногой и вскакивает. Орлок поднимается, цепляясь за стену левой рукой. Гоша целится и несколько раз стреляет – рев, полный боли и злобы, доносится сквозь дым: на этот раз Гоша не промазал.

– Не убивай его, – кричит Марина, – я хочу с ним поговорить!

Дым рассеивается, и Гоша видит: Орлок скрючился на полу, рядом с трупом старика хранителя. Гоша попал Орлоку в ногу, и теперь ниже колена ничего нет, кроме гниющих ошметков плоти.

– Держи его на мушке, – говорит Марина. – Он опасен даже одноногий и однорукий.

– О чем ты хочешь говорить? – спрашивает Ника.

– Сейчас, сейчас, – отвечает Марина. Она поднимает с пола топор, тот самый, для медленного отрубания рук, показывает Орлоку: – Если надо, я еще раз брошу. И снова не промажу.

– Да, – говорит Лёва, – вот это был бросок! А ты, Ника, еще смеялась.

– А что я? – отвечает Ника. – Когда в яблочко, тогда в яблочко, я разве спорю?

И тут Гоша слышит голос Орлока: хрип, свист и скрип из глубины искореженного тела.

– Вам меня не убить, – говорит Орлок, – я уже дважды мертвый. Я снова уйду – и снова вернусь.

– Ну, если тебе нравится гулять туда-сюда, мы будем убивать тебя снова и снова, – говорит Марина. – Мы неплохо в этом натренировались.

Четверо полукругом стоят над Орлоком, Майк всхлипывает где-то у них за спинами. Гоша хочет убедиться, что с друзьями все нормально, но не может повернуть головы: двумя руками сжимая «Хирошингу», он держит Орлока на мушке.

– Если что – стреляй в голову, – советует Ника. – Я читала, для дважды мертвых это работает не хуже, чем для зомби.