– Что думаешь? – спрашивает его Марина.
– Это похоже на отца, – отвечает Майк, и Ника в очередной раз думает:
– Ну, пошли, – Марина поднимается. – Я думаю, мы достаточно взрослые, чтобы нас пустили.
– Да, – говорит Лёва и забрасывает рюкзак за спину. – Придем и уничтожим Орлока в его собственном логове.
– Ты знаешь, где это? – спрашивает Марина Майка.
– Да, – отвечает тот, – там написан адрес: улица Святого Эльма, двадцать три.
Когда-то Шурка боялась ходить мимо «пятнашки». Если честно, и сейчас немного побаивается. Побаивается, но виду не подает – все-таки она уже большая девочка, стыдно бояться. Да и вообще, зря ей, что ли, Лёва объяснял: страх только притягивает то, чего боишься. Вот, например, собаки, объяснял Лёва. Чуют запах страха – и бросаются на человека.
Собак Шурка не боится, но немножко верит, что некоторые люди тоже чуют запах страха. Поэтому каждый день, возвращаясь из школы вдоль забора «пятнашки», она повторяет:
Февраль в этом году выдался снежным – снежным, ветреным и морозным. Ветер бросает в лицо холодную крупу, поземка белыми вихрями вьется по асфальту. Шурка идет вдоль забора –
Она думает о Лёве, о Лёве и Марине. Где они сейчас? Что с ними? Два месяца назад папу вызвали в школу и сказали, что Лёву премировали поездкой в специальный математический лагерь… только говорил с папой не Лёвин классный руководитель и даже не директор, а незнакомый человек в строгом костюме. Вечером, когда Шурка лежала в кровати и давно должна была спать, она слышала, как папа сказал маме:
«Я сразу понял – он
Конечно, на следующий день Шурка подступилась к маме, мол, где же Лёва, когда он вернется, но мама повторила небылицу про специальный математический лагерь. Шурка хотела спросить:
Конечно, он должен вернуться. Шурка же так скучает без него! И Марина, Марина тоже пусть вернется…
И вот Шурка думает о Лёве, Лёве и Марине, идет вдоль «пятнашки», и все ближе и ближе неподвижная фигура мужчины в черно-красной полосатой куртке, в занесенной снегом шляпе.
Спрятав в карман правую руку, он ждет Шурку там, где кончается забор.
Шурка, Шурка, Шурка, повторяет про себя Лёва. Как же я мог о тебе забыть? Я ведь даже не попрощался, когда отправлялся сюда, не сказал, что обязательно вернусь, ничего не объяснил. Ну ладно, мама и папа, они бы ни за что не отпустили, но Шурке-то я мог сказать? Что же промолчал? Струсил? Побоялся, что заплачет, придется утешать, обещать что-то, может – врать?
Надо было рассказать ей все. Про заколоченный дом, про Арда Алурина, исчезнувшую Гошину маму, убитого Орлока… Но разве Лёве могло прийти в голову, что ничего еще не закончилось, все вернется, вернется и будет угрожать уже не ему, а Шурке? И мысли такой не было.
Не могло прийти в голову? А что, их не спрашивали, кто убил Орлока Алурина? Этого разве не достаточно, чтобы догадаться: ничего не кончилось, все еще может вернуться?
Они идут по узким улицам, Майк то и дело сверяется с картой, взятой в кафе на площади. Следом за ним – Марина и Ника, Лёва с Гошей замыкают шествие. В туалете того же кафе они вынули пистолеты из рюкзаков и спрятали под куртками, засунули за пояс, как заправские герои мертвых фильмов. Идти, правда, неудобно: «Хирошингу-2001» – крупное оружие, рукоятка упирается в живот, от туго затянутого ремня трудно дышать. Да к тому же нельзя расстегнуть куртку – и пот бежит струйкой вдоль позвоночника.