Дана, еще не понимая ничего, заправила за ухо выбившуюся прядь волос, и вдруг по ее красивому лицу пробежала тень. А после его исказила гримаса боли, словно ей снова режут руку. Не позволив себе ахнуть, Дана оперлась на каменный алтарь.
Упасть не позволил Джейкоб:
– Дана… – Он тоже ничего не понимал. – Что? Что с вами?
– Не знаю… давит в груди, не могу дышать. Жак…
…а он и сам едва удержал ослабевшую Дану – сам дышал тяжело и через силу. В конце концов, опустил ее на каменный пол, уперся в плиты руками – и не сумел подняться.
А потом встретился глазами с ней. С той другой.
– Ты… – прохрипел Джейкоб. И снова не смог встать.
Она молча стояла в двух шагах и даже не шелохнулась до той поры. А в кармане Лариного платья бережно были сложены две пряди волос – темные и светлые.
Темные, как у графа Ордынцева, и светлые, как у Мары.
Темные, как у Даны, и светлые, как у Джейкоба.
– Лгунья, лгунья, лгунья! – вскричала Лара и, что было сил, ударила кулаками в стекло. Еще раз и еще, и еще… покуда в очередной раз ни осознала свою беспомощность.
Плача, Лара упала на колени, сжалась в комок и закрыла руками уши, чтобы не слышать, как они умирают, чтобы ничего не слышать…
Джейкоб еще хрипел, борясь за жизнь, когда она все-таки подошла – осторожно и не торопясь. Присела рядом.
– Разумеется, в медальоне были не наши с Николаем волосы, а твои и твоей неудавшейся невесты, – сказала та, другая. – Забавно, оказалось, у вас обоих скверная привычка не чистить гребни для волос.
Она дотянулась и нежно погладила его щеку тыльной стороной ладони:
– Вот ведь как все вышло, милый Джейкоб… А ведь я сперва думала в твое тело поселить душу Николая. Ты всегда нравился мне больше. Мы были бы такой красивой парой.
Грохот сброшенной на пол горящей жаровни заставил ее вскочить на ноги и обернуться.
* * *
– Кто-нибудь! Сюда! Скорее, черт возьми!
Кричал Несвицкий – Дмитрий услышал его голос задолго до того, как добрался до детской на третьем этаже. Однако помощь требовалась не ему.