Входная дверь захлопнулась, и Реджинальд сжал Сьюзан в объятиях; он гладил ее дрожащие плечи и шептал:
— Все, все, теперь все кончилось. Все уже кончилось.
Они сидели в сумерках — моложе юности и старше времени; они радовались и превозносили друг друга.
— Ты чудо, — сказала она.
— Правда, — кивнул он.
— И вдобавок чудовищно тщеславен.
— Это самоуверенность, — поправил он. — Слабые тщеславны, сильные самоуверенны.
— А я какая?
— Белая и золотая с оттенками розового.
— Мне это нравится. — Она прижалась к нему, а Мистер Хоукинс мирно задремал на коврике у очага.
И тогда...
— Что такое?
Она вскочила. Ожидание порождало страх, готовый проникнуть в ее глаза.
— Ничего. — Он потянул ее обратно. — Просто нервы. Теперь все кончилось.
— Мне показалось, что я слышу чей-то стук.
Мистер Хоукинс заскулил во сне, и где-то наверху затрещала половица.
— Дерево сжимается, — успокоил он жену. — Температура падает, вот доски и сжимаются. Не давай воли воображению.
— Реджинальд. — Она устремила взгляд к потолку. — Мадам Орлофф. она оторвала это от тебя, и я ей благодарна, но. представь.
Затрещала другая половица, и хлопнула дверь, ведущая в спальню.
— Представь. что оно. все еще здесь.