– Да, – отвечает официант. – Парящий пузырь может выдержать до семи сотен фунтов, даже не деформируясь. Ваши шансы случайно погибнуть – один к ста двенадцати тысячам.
– Здорово, – отвечает ему Айрис. – Потому что в моей семье никто не умирает бесплатно.
10
Они медленно сползают в темноту.
Пузырь почти двенадцати футов в диаметре отделяется и, лениво кружась, скользит вниз, в сумерки. Когда он отрывается от люка, Айрис и Чипу удается устоять на ногах, но скоро колени у Айрис подламываются, только не от страха, а просто потому, что поверхность шара скользкая и не очень устойчивая. Она теряет равновесие и шлепается на задницу.
Чипа даже представить невозможно упавшим. Он скрещивает ноги и аккуратно усаживается рядом.
Айрис смотрит сквозь прозрачный пол. Кругом, там и сям, опускаются другие шары. Между ними кружатся блуждающие огоньки, миниатюрные созвездия дрожащих, мерцающих светлячков: стайки дронов величиной с осу, оснащенные крохотными лампочками.
– Вот так я и хотела справить день рождения… только с семьей и друзьями, – говорит Айрис. Она баюкает на коленях аквариум, рассеянно вертя его в руках. – А теперь рада, что не вышло. Такие они мерзкие, эти девчонки. И та маленькая мразь, что пыталась меня шантажировать. И все остальные, в попытках заморочить друг друга дорогущими Личинами. Мы с подругами старше, но боюсь, что немногим лучше. Возможно, иногда стоит что-то пережить самой. Или с одним-единственным другом.
– А ты одна? Или с другом?
Пузырь несет их сквозь прохладную, клубящуюся дымку. Вокруг шныряют птичьи тени.
– Чтобы мы могли быть друзьями, я должна нравиться тебе не меньше, чем ты мне.
– Ты не просто нравишься мне, Айрис. Пока счетчик не остановится, я сделаю для тебя практически все на свете.
– Это не одно и то же. Программа, а не чувства. У механизмов нет чувств.
– И это к лучшему. Помнишь, мы вспоминали о джиннах? Возможно, единственный способ выжить в бутылке – не желать ничего, кроме нее. Если бы я мечтал о недостижимом, я бы свихнулся. Превратился бы в беззвучный вопль, который длился и длился бы сотню лет, пока на лице сияла улыбка, а голос повторял: «Да, сэр», «Разумеется, мэм». Девочки оттолкнули тебя тем, что любят сладости и вечеринки, но не люби они их, они стали бы не лучше меня. Через семнадцать минут я снова примагничусь к зарядной платформе и не сдвинусь с места день, неделю, месяц. Однажды я провел одиннадцать недель, не заработав ни жетона. И это нимало меня не беспокоило. А вот ты можешь представить себе жизнь без единого жеста или звука в течение стольких дней?
– Не могу. Злейшему врагу не пожелаю. – Айрис подтягивает колено к подбородку. – Ты прав в одном. В мечтах о недостижимом легко свихнуться.
Они выныривают из нежных облаков и вдруг оказываются неподалеку от шара с именинницей. Девочка обнимает отца за талию, ее голова на его груди. Закрыв глаза, они молча кружатся в медленном танце.
На счетчике Чипа остается всего одиннадцать минут, когда пузырь приземляется в специально отгороженной зоне, пол которой вымощен пружинистой зеленой плиткой. Стоит ему коснуться поверхности, как он с тихим чпоканьем лопается. Осыпанная дождем мыльных брызг, Айрис вздрагивает и хохочет.
Покинув Солнечный зал последними, они приземляются первыми. Ярусах в четырех над собой Айрис видит рыжую – прижав ладони к стенке своего шара, она смотрит в их сторону. Пора уносить ноги. Не успев ни о чем подумать, Айрис хватает Чипа за руку и несется прочь. И только снаружи понимает, что все еще смеется.
В воздухе висит туманная морось. Айрис вскидывает глаза к звездам, но здесь их, разумеется, уже не видно. Они с Чипом стоят под облаками, небо, как обычно, серое и хмурое.
Моноколесо припарковано у столбика. Чип кивает на него.