Полный газ

Теперь Профессор ковылял, тяжело опираясь на костыли, Мэл и Кармоди шли у него по бокам, капрал Плаф – сзади. В предрассветных сумерках они покинули блок 1А. За порогом Профессор остановился передохнуть. В этот момент Плаф ловким толчком вышиб из-под него левый костыль.

Профессор с криком повалился лицом вниз. Сорочка распахнулась сзади, явив миру его мягкую бледную задницу. Кармоди хотел помочь ему встать, но Плаф сказал: не надо.

– Сэр? – перепросил Кармоди.

Ему было всего девятнадцать. Служил он столько же, сколько и Мэл, но совсем не загорел – кожа бледная, словно он не вылезал из костюма химзащиты.

– Ты же видела, он на меня замахнулся костылем? – спросил Плаф у Мэл.

Мэл не отвечала, просто ждала, что будет дальше. Последние два часа она почти беспрерывно переминалась с ноги на ногу, сгрызла себе ногти до мяса, не в силах оставаться неподвижной; но теперь и сквозь это искусственное возбуждение просачивалась бесконечная черная усталость – так чернила расплываются по воде.

Плаф наклонился и потянул за завязки сорочки, так что она распахнулась совсем и сползла у Профессора с плеч. Задница у него оказалась почти безволосая, в мелких черных родинках, яйца поджаты так, что едва не втянулись в живот. Профессор оглянулся через плечо и, уставившись на них широко раскрытыми глазами, что-то быстро-быстро заговорил по-арабски.

– О чем болтает этот песчаный ниггер? – спросил капрал Плаф. – Я по-ихнему не понимаю.

– Говорит: не надо, – автоматически перевела Мэл. – Не надо, пожалуйста, я ничего не сделал, меня взяли случайно.

Плаф оттолкнул ногой второй костыль.

– Держи.

Кармоди поднял костыли.

Плаф пнул Профессора ботинком в пухлую задницу.

– Вперед! Скажи ему, пусть ползет так!

Мимо проходила пара военных полицейских; они повернули головы и посмотрели на Профессора. Тот пытался прикрыть рукой гениталии, Плаф снова пнул его в зад, и Профессор пополз. Получалось медленно и неуклюже: он не мог согнуть загипсованную ногу, она, прямая, волочилась за ним, и босая ступня скребла по грязи. Один коп рассмеялся, и оба скрылись в ночи.

Профессор пытался на ходу натянуть свою сорочку, но Плаф наступил на нее ногой и порвал.

– Оставь! Скажи ему, пусть бросит эту тряпку и поторапливается!

Мэл перевела. На нее заключенный не смотрел. Смотрел только на Кармоди – и, обращаясь к нему, начал умолять о милосердии, говорить, что ничего не знает, что у него болит нога и, пожалуйста, пусть ему дадут хоть чем-нибудь прикрыться. Кармоди смотрел на него молча, выкатив глаза, словно что-то его душило. Мэл не удивило, что Профессор разговаривает с Кармоди, а не с ней. Отчасти это культурное: араб совершенно не может вынести, когда его унижают на глазах у женщины. Однако дело не только в этом. Было в Кармоди что-то такое, что даже у врагов вызывало доверие. Несмотря на пушку на боку, чувствовалась в нем какая-то безобидная добродушная растяпистость. Когда парни в бараке разглядывали журналы с девочками, он краснел, а во время минометных обстрелов часто молился.

Зек снова остановился. Мэл ткнула его в зад дулом своей М4, чтобы полз дальше, и Профессор вдруг подскочил и весь сжался, издав пронзительный полукрик-полувсхлип. Мэл не собиралась смеяться, но было что-то очень забавное в этой судорожно стиснутой заднице. Что-то такое, от чего кровь прилила к голове. Должно быть, дело в виварине – он горячил кровь, от него беспорядочно скакали мысли, и сейчас показалось, что ничего смешнее этих «щечек», испуганно сжавшихся при приближении ее ствола, она в жизни не видела.

Профессор прополз мимо проволочного забора, до самого конца дороги. Плаф приказал Мэл спросить, где сейчас его дружки, те, что подорвали американского солдата. Сказать: ему вернут костыли и сорочку, если расскажет о своих друзьях.