Возвращаясь обратно на эстакаду, она спотыкается обо что-то, похожее на растрескавшуюся тарелку. Подняв ее, Айрис видит лицо Чипа с улыбающимся ртом и пустыми глазницами. После недолгого колебания она втыкает его подбородком вниз в землю, как лопату. Ставит рядом аквариум. Ей не нужна беспомощная тварь, рожденная, чтобы развлекать других, всю жизнь плавая в шаре или бутыли. Айрис не любит слабых. И сама такой никогда не будет.
Она карабкается по склону, хватаясь за кусты и подтягиваясь, и думает лишь о том, что еще успеет в «Перезагрузку» за подержанной Личиной перед тем, как встретиться с друзьями в районе Карнавала. Ее улов – целых семьсот жетонов, которых, возможно, хватит даже на «Офелию». И если завистливая стерва Джойс Бриллиант думает, что Айрис даст ей померить свое новое лицо, то пусть подумает о чем-нибудь другом.
Через минуту русалка остается одна. Она уныло разглядывает из тины безмятежную улыбку и пустые глаза Чипа.
Тонким дрожащим голоском несчастное, заключенное в стеклянный шар создание начинает петь. В ее песне, заунывном, неземном плаче, похожем на одинокие крики давно уже вымерших китов, нет ни единого слова. Видимо, горе всегда бессловесно.
Отпечаток большого пальца
Первый отпечаток пришел по почте.
Восемь месяцев прошло с тех пор, как Мэл вернулась из Абу-Грейба, где делала то, о чем потом пожалела. Вернулась в Хэммет, в штате Нью-Йорк, как раз вовремя, чтобы похоронить отца. Он умер за десять часов до того, как ее самолет коснулся земли в Штатах. Может, оно и к лучшему. После всего, что было, она не знала, как посмотрит ему в глаза. Хотя какая-то часть ее хотела все ему рассказать – и прочесть на его лице осуждение. Но отец умер, и некому больше было выслушать ее историю. Не осталось никого, чье осуждение для нее бы что-то значило.
Ее старик тоже воевал – во Вьетнаме, в медицинской службе. Спасал людей. Выпрыгивал из вертолета и под огнем тащил раненых мальчишек по высокой траве. «Мальчишек» – это он так говорил, хоть самому ему было тогда всего двадцать пять. Он получил Пурпурный Крест и Серебряную Звезду.
Мэл отправили домой, не предложив медалей. Хватит и того, что нигде на фотографиях из Абу-Грейба нет ее лица. Только на одном снимке Грейнера, где голые люди лежат ничком друг на друге, этакая пирамида выставленных задниц и болтающихся яиц, видны ее ботинки. Стоило Грейнеру чуть приподнять камеру – Мэл поехала бы домой намного раньше. И в наручниках.
Она вернулась на старое место, за барную стойку в «Милки Уэй», и поселилась в отцовском доме. Больше старик ей ничего не оставил, только машину и деревенский дом в трех сотнях ярдов от Хэтчет-Хилл-роуд, на самой опушке леса. Наступила осень, и Мэл начала бегать по лесу в полной выкладке: каждый день три мили по «зеленке», с туго набитым рюкзаком на плечах.
Свою винтовку М4 А1 она держала разобранной в спальне на первом этаже, каждое утро собирала и снова разбирала на счет «двенадцать». Закончив, раскладывала все детали по тесным пенопластовым гнездам. Штык не вынимала: он не нужен, пока не вступаешь в ближний бой. М4 вернулась в Штаты вместе с одним гражданским; он привез винтовку на частном самолете своей компании. Служил по контракту; таких гражданских следователей в Абу-Грейбе много появилось в последние месяцы перед арестами. Отдал винтовку Мэл и сказал: это самое меньшее, что я могу для вас сделать, – после всего, что сделали в Ираке вы. Наверное, надо было растрогаться.
Однажды поздним ноябрьским вечером Мэл вместе с другим барменом, Джоном Петти, вышла из «Милки Уэй» и обнаружила неподалеку от бара Глена Кардона. Он вырубился прямо на водительском сиденье своего «Сатурна» – лежал носом вниз, задницей кверху, и ноги торчали из открытой двери и свешивались в дорожную грязь, словно кто-то как следует огрел его по затылку.
Не раздумывая, Мэл приказала Петти смотреть в оба, а сама оседлала Кардона и полезла за бумажником. Сто двадцать баксов наличными забрала себе, бумажник бросила на соседнее сиденье. Петти зашипел на нее, чтобы поторапливалась, но она решила еще снять у Глена с пальца обручальное кольцо.
– Обручальное кольцо? – переспросил Петти, когда они оба сели в ее машину. Половину денег Мэл отдала ему за то, что постоял на стреме, а кольцо оставила себе. – Блин, ну ты и ебнутая!
Она вела, а он сунул руку ей между ног и тыкал большим пальцем в промежность, обтянутую черными джинсами, а другой рукой мял груди. Через несколько минут она отпихнула его локтем.
– Хватит, – сказала Мэл.
– Нет, не хватит!
Она потянулась к его ширинке, провела ладонью по стояку, нащупала яйца и сжимала все сильнее, пока Петти не застонал – не то чтобы от удовольствия.
– Хорошенького понемножку, – сказала она и убрала руку. – Остальное со своей жены получишь. Разбуди ее и устрой праздник.
Высадила Петти у крыльца и рванула прочь, обдав его фонтаном гравия из-под колес.