Дома – в доме своего отца – села за кухонный стол и долго смотрела на кольцо у себя на ладони. Простое золотое кольцо, потертое, кое-где поцарапанное, давно утратившее блеск. Она не могла понять, зачем его украла.
Мэл знала Глена Кардона – и Глена, и его жену Хелен. Все трое были ровесниками и учились в одном классе. Когда Глену исполнилось десять, на дне рождения у него выступал фокусник: в конце представления он снял с себя наручники и смирительную рубашку. Много лет спустя случай свел Мэл с еще одним мастером побегов, баасистом, который тоже сумел выкрутиться из наручников. Дело в том, что у него были сломаны оба больших пальца на руках. Когда большой палец гнется в любом направлении, снять наручники несложно. Все, что от тебя требуется, – не обращать внимания на боль.
А с Хелен они в шестом классе вместе делали лабораторные по биологии. Хелен расписывала результаты аккуратным мелким почерком, выделяя основные тезисы разными цветами, а резать лягушек доставалось Мэл. Ей нравился скальпель, нравилось, как от его легчайшего прикосновения кожа расступается и открывает то, что под ней скрыто. Как-то она сразу понимала, где и как резать, – должно быть, прирожденный талант.
Мэл долго крутила кольцо в руках и наконец бросила в раковину. Что с ним делать, она не понимала. Подбросить Глену? Черт его знает, куда и как. В общем, глупость сделала. Непонятную глупость.
На следующее утро, подойдя к почтовому ящику, Мэл обнаружила там счет за газ, рекламку агентства по недвижимости и простой белый конверт. В конверте – аккуратно сложенный листок тонкой, хрусткой писчей бумаги, совершенно белый, лишь посредине чернильно-черный отпечаток большого пальца. Отпечаток вышел ясно, и поверх петель и закруглений хорошо просматривался шрам, похожий на рыболовный крючок. На конверте ничего: ни штампа, ни адреса, ни каких-нибудь марок. Не почтальон положил в ящик этот конверт.
С первого взгляда Мэл поняла, что это угроза – и что тот, кто оставил этот конверт, быть может, сейчас следит за ней. Внутри что-то тошнотворно сжалось; она с трудом поборола инстинктивное желание пригнуться, бежать, найти укрытие. Огляделась по сторонам – не увидела ничего, кроме деревьев, покачивающих ветвями на холодном утреннем ветру. Ни одного автомобиля на пути. Никаких следов жизни.
Всю долгую дорогу к дому она чувствовала, как подламываются ноги. На отпечаток больше не смотрела – бросила его, вместе с прочей почтой, на кухонный стол. Так же, на нетвердых ногах, зашла в спальню отца – теперь свою спальню. М4 лежала в шкафу, а вот отцовский пистолет-автомат – гораздо ближе, под подушкой, да и собирать его не требовалось. Мэл привела его в боевое положение, достала из рюкзака полевой бинокль.
По лестнице с вытертым ковром поднялась на второй этаж, открыла дверь в свою старую спальню под самой крышей. Здесь она не была с тех пор, как вернулась домой, и воздух тут застоялся, стал спертым. На стене висел выцветший плакат с Аланом Джексоном. На книжных полках без книг аккуратно стояли ее детские игрушки: голубой плисовый медведь, поросенок со слепыми серебристыми пуговицами глаз.
Кровать была застелена, однако, подойдя ближе, Мэл с удивлением увидела, что на постели сохранился едва заметный отпечаток тела, а на подушке словно недавно лежала чья-то голова. Вдруг пришла мысль: быть может, тот, кто прислал отпечаток пальца, пробирался в дом, пока ее не было, и дрых на ее старой постели? Не замедляя шага, Мэл встала прямо на матрас, отперла окно над кроватью, толкнула и вылезла на крышу.
Минуту спустя она уже сидела на крыше с пистолетом в руке, другой рукой приставив к глазам бинокль. Асбестовая кровля, уже нагревшаяся на солнце, источала приятное тепло. С крыши открывался вид во всех направлениях.
Здесь Мэл просидела почти час, осматривая в бинокль деревья и машины, проезжающие мимо по Хэтчет-Хилл-роуд. Наконец, поняв, что того, кого она ищет, здесь уже нет, повесила бинокль на шею, растянулась на крыше и прикрыла глаза. Внизу было холодно, но тут, высоко над землей, на солнечной стороне, она пригрелась, словно ящерица на камне.
Потом она спрыгнула обратно в спальню, немного посидела на подоконнике, держа обеими руками пистолет и размышляя об очертаниях человеческого тела на подушке и одеяле. Взяла подушку, уткнулась в нее лицом. И ощутила запах отца – очень слабый, скорее след запаха дешевых сигар из магазина на углу и той маслянистой дряни, что он, на манер Рейгана, втирал себе в волосы. При мысли, что отец приходил сюда и спал на ее кровати, Мэл вздрогнула. Хотела бы она снова стать той Мэл, которая может обнять подушку и зарыдать, оплакивая все, что потеряла… Вот только, кажется, такой она не была никогда. Даже до Абу-Грейба.
На кухне Мэл снова взглянула на белый листок с отпечатком пальца. Против всякой логики и здравого смысла, отпечаток казался знакомым. И это ей не понравилось.
Его привезли со сломанной ногой – иракца, которого все называли «профессором». Наложили гипс и несколько часов спустя решили, что он оправился и выдержит допрос. Так что ранним утром, еще до рассвета, за ним явился капрал Плаф.
Мэл – тогда она работала в блоке 1А – пришла забирать Профессора вместе с ним и с Кармоди. Иракец сидел в камере еще с восемью мужчинами, изможденными небритыми арабами, одетыми в основном в одни только мешковатые безразмерные шорты. На некоторых – тех, что не желали сотрудничать – вместо шорт пестрели тесные женские трусы, розовые или в цветочек. Заключенные сгрудились в полумраке камеры, сверля Мэл лихорадочными бессмысленными взглядами. Вид у них был совершенно полоумный; глядя на них, она не знала, смеяться или брезгливо морщиться.
– Эй вы, бабы, встали и отошли от решеток! – скомандовала она на своем неуклюжем арабском. И поманила пальцем Профессора: – Ты! Иди сюда.
Профессор запрыгал к ним на одной ноге, держась за стену. На нем была больничная сорочка с завязками на спине, левая нога от лодыжки до колена в гипсе. Кармоди захватил для него пару алюминиевых костылей. Для Мэл и Кармоди подходила к концу двенадцатичасовая смена – последняя в неделе двенадцатичасовых смен. Отвести этого зека на допрос – и все, можно на боковую. Мэл держалась только на виварине и была так взвинчена, что едва могла спокойно стоять на месте. Когда смотрела на лампы, то видела, как свет раскладывается на все цвета радуги с острыми краями, словно проходит сквозь кристалл.
Прошлой ночью у дороги на окраине Багдада патруль застиг компанию, ставившую «растяжку» в выпотрошенном трупе рыжей немецкой овчарки. В свете фар «Хаммеров» бомбисты заорали и кинулись врассыпную, а патрульные за ними.
Инженер по имени Лидс остался у трупа собаки, чтобы осмотреть взрывное устройство. Он стоял в трех шагах, когда из чрева овчарки донесся звук мобильника – три веселые ноты из
Вскоре после этого в двух кварталах от места взрыва патруль схватил Профессора: так его прозвали из-за очков в роговой оправе и потому, что он все твердил, что он школьный учитель. Он бросился бежать; солдаты палили у него над головой и кричали: «Стоять!»; удирая, он спрыгнул с обрыва и сломал ногу.
ebooksa