По крайней мере, она поверила мне, когда я сказала ей, что нет. А потом – Ред-Хук. Почему же она должна верить мне сейчас? И все остальные?
Кто же, черт побери, мог это сделать?
Я по привычке двинулась к входу в метро, но остановилась. Лестница спускалась влево и исчезала. Я знала, куда она ведет, но… как знать наверняка. Опасность была позади, но казалось, что и впереди она уже караулит. Она была повсюду.
Другая на моем месте сейчас позвонила бы Элле. «Мама, забери меня». Я почти чувствовала вкус этих слов на языке. Но я не могла так поступить с ней. Она и так сильно сдала за те два года, что искала меня, пока я блуждала по Сопредельным землям. Да, когда она меня едва не потеряла, горе заставило ее собраться с силами, но все же этот удар не прошел для нее даром.
Я сделала несколько вдохов и выдохов. Доковыляла до улицы и там села в первое попавшееся такси. Сидя на заднем сиденье и с удовольствием вдыхая запах освежителя и старой кожи, терпеливо дождалась, пока водитель оставит попытки завязать разговор. К тому времени, когда мы подъехали к дому, я уже пришла в себя. Правда. Могла ходить нормально, а не как сломанная игрушка, и сил хватило бы добраться до своей комнаты.
Но я не пошла к себе. Я пошла к маме и стояла у ее кровати, как ребенок, которому приснился страшный сон, пока она не шевельнулась, не приподнялась и не села на постели.
– Алиса?
Она тоже устала. В последнее время мы обе с ней толком не спали. Один взгляд на ее осунувшееся лицо с морщинками смеха у глаз – и моя броня растаяла. Я забралась на мамину кровать, свернулась калачиком и заплакала. Мы с ней были почти одного роста, но она прижала меня к себе и стала укачивать, как маленькую. Так мы качались вдвоем, и она шептала что-то успокаивающее. То, что я бормотала в ответ, все равно невозможно было разобрать, но смысл сводился к одному: «Не спрашивай. Не спрашивай. Пожалуйста, не спрашивай ни о чем».
От меня, должно быть, пахло рвотой, виноградом и кровью. Но Элла ни о чем не спросила. Молча подтолкнула меня к ванной, принесла свежую одежду. И белье у меня на кровати уже было чистое, а то, в котором я вчера потела, убрано.
Я забралась в постель, чувствуя себя в безопасности – словно под защитой страховочной сети, которую мама без устали сплетала вокруг из любви, надежды и таинственных недомолвок. Я вытянулась во весь рост, обхватила руками мокрую голову, с которой уже натекло на подушку, и тут пальцы ног наткнулись на что-то под свежей простыней.
Свет уже не горел, в комнате было тихо. Там могло быть что угодно – носок, оброненная закладка. Но едва я коснулась этого чего-то, ногу мне словно прошило током до самого бедра. Я быстро села. Потянула простыню, сдернула с кровати и посветила телефоном туда, где она только что была. То, на что я наткнулась пальцами, ярко горело в луче фонарика, безобидное на вид, как спящая змея.
Цветок. Ничуть не смятый, идеальной формы. Венчик синих лепестков, сложенных так плотно, что сердцевины совсем не видно. Он не вспыхнул огнем, не взорвался и не выпустил ядовитый газ, и я медленно наклонилась, чтобы потрогать его.
Лепестки ничем не пахли. Будто бумажные. Да они и были бумажными, как и весь цветок. Невесомый, как оригами, он сидел у меня на ладони. С минуту я удивленно смотрела на него, а потом потянула за лепесток. Он открылся с беззвучным щелчком, а следом, один за другим, и остальные. Сердцевина цветка была ярко-розовой. Из нее торчал какой-то уголок, и я увидела, что это свернутая в трубочку полоска бумаги. На ней было что-то написано, но я удержалась и не стала читать, пока не развернула до конца, до самых первых слов.
Это были слова: «Дорогая Алиса…».
«Дорогая Алиса,
я не начал так прошлое письмо и теперь хочу сказать тебе почему. Я обещал себе, что напишу только один раз, но вспомнил, что то письмо даже не начал как надо – «дорогая Алиса», и решил, что, раз так, можно написать еще раз. Может быть, я нарушу и это обещание. Может быть, напишу тебе снова. Ты простишь меня за это? Я не знаю, прочитаешь ли ты это когда-нибудь. Но надеюсь, что прочитаешь. Надеюсь, надеюсь, надеюсь».
Я прижала обе руки к груди, к сердцу – оно колотилось так быстро, что готово было выскочить. На этот раз я знала точно. Это он, он, он.
Он. Сквозь звезды, двери и расстояния, такие чудовищно огромные, что при одной мысли о них по коже бегали колючие мурашки.
Это он. Эллери Финч.
14
ebooksa