– Я тебя знаю, – сказала она.
Я не знала, как это понимать, в утешительном смысле или нет. Да, пожалуй, мне это было не так уж важно.
– Нужно поговорить. Встретимся в кафе через полчаса.
Если бы Элла не спала, выбраться из дома было бы не так-то просто. Но она лежала на диване, и ее ноги, укрытые нашим стареньким пледом, свисали над краем. Мне хотелось поцеловать ее в лоб, хотелось убрать лежащую на груди потрепанную книжку с заломами на корешке – «Лакомые кусочки». Но об этом нечего было и думать – она тут же вскочила бы, как чертик на пружинке.
Поэтому я просто смотрела на нее. Смотрела, как колышется у нее над головой что-то черное – будто обрывки снов, сбившиеся в общую массу. Было время, когда я могла угадать, что ей снится, но это время прошло. Я отдалялась от нее, держала дистанцию, и мы становились все более чужими друг другу.
А сегодня я поступила еще хуже, когда пришла к ней в дом. После того, что случилось в метро, после смерти Женевьевы направилась прямиком в Бруклин. Не зная даже, кто за мной следит, не попытаются ли они снова на меня напасть, не привела ли я смерть к ее двери.
Тот испепеляющий гнев, что заставил меня потерять голову в Ред-Хуке, тот, что спас мне жизнь в поезде, исчез.
Чувство, владевшее мной сейчас, было холодным и ясным – скорее обещание, чем угроза.
Я больше не буду жертвой. И чудовищем тоже. Я разыщу того, кто сделал из меня и жертву, и чудовище – там, в темном вагоне метро.
16
Когда оборвалась сказка о Хансе-Страннице, это был и конец, и начало. Начало новой карьеры Финча: он стал утильщиком. Воришкой. Сказки продолжали рассыпаться, люди впадали в панику, дороги, лес и даже таверна кишели теперь уже бывшими персонажами, растерянными, взбешенными, от них воняло жженым сахаром и перегоревшими лампочками, а Финч бродил по тем покореженным землям, которые они только что оставили. Пока сами сказки и все, что было с ними связано, не превратились в черные дыры, он спешил войти под их шатающиеся своды.
Из ветшающего на глазах фермерского домика он унес розу из дутого стекла и детский кожаный башмачок. Со дна брошенной рыбацкой лодки – костяной рыболовный крючок, маленькое тусклое зеркальце и горсть переливающихся рыбьих чешуек размером с ладонь, твердых, как алмаз. В заросшей грушевой роще нашел протертую до дыр бальную туфельку. Она напомнила ему стоптанные балетки, которые любила носить с джинсами его подружка в средней школе. В лесной чаще, прямо в хижине головорезов из «Зловещих мертвецов», отыскал что-то похожее на корень имбиря, покрытый темно-бордовым глянцем. Но эта вещица, лежавшая в потертой кожаной сумке, даже на расстоянии вызывала дрожь омерзения, и в конце концов Финч встал ночью и вышвырнул ее в окно.
«Когда я проснусь, там будет заколдованный бобовый стебель, – подумал он, снова ложась в кровать. – Можно подумать, я никогда сказок не читал».
Бобовый стебель не вырос – впрочем, Финчу и без него хватало забот.
Он жил с Дженет и Ингрид в их домике, где пахло розмарином и рыхлой землей и еще немного козьим стойлом – этот запах Ингрид никогда не могла до конца оттереть от подошв своих башмаков. Дженет это выводило из себя. Они дали ему дом, помогли почувствовать себя своим в Сопределье – а теперь и они заговорили об уходе.
В те дни только и разговоров было, что об этом. Сказки рассыпались, провалов становились все больше. Гибель Льва, точнее исчезновение, – это было только начало. Ален то и дело повторял – может быть, Лев не погиб. Может быть, его выбросило обратно на Землю. Может быть, всем остальным нужно последовать его примеру: поверить, что эти провалы – двери и они куда-то ведут. Это была популярная теория, которую, впрочем, никто не решался проверить на себе.
Нет, теперь все зависело от Пряхи. Все ждали, что она наконец возьмется за дело и выстроит их мир заново, сказку за сказкой. Ведь не может такого быть, чтобы рана, которую нанес ему Финч, оказалась смертельной. Наверняка Пряха рано или поздно придет на помощь и откроет дверь. У бывших персонажей имелись свои лазейки из Сопределья, но, судя по всему, никто из них не собирался делиться этими сведениями. Беженцы оказались в ловушке, как крысы на разбитом корабле.
У всех были свои теории о том, кто такая Пряха. Кто-то утверждал, что она сама из бывших персонажей. Кто-то – что она человек или, во всяком случае, была когда-то человеком. Кто-то клялся, что она не кто иная, как императрица Жозефина. Один чувак из бывших панков, который все время отирался в таверне, хотя и пил одну только воду, утверждал, что Пряха посылала его на землю за джином, атласными пижамами, книжками, шоколадными батончиками и черным чаем. Финч склонен был ему верить.
– Она не человек и не персонаж – с ней шутки плохи, и полагаться на нее нельзя, – отрезала Дженет. – Нам нужен план спасения.
Но все это были пустые разговоры. Даже Дженет не могла найти путь к спасению там, где его не было.