Золотая цепь

Корделия и Мэтью подошли к окну, и Корделия ахнула от ужаса.

– Клянусь Ангелом, – произнес Мэтью. – Они снова напали.

Люси обернулась к брату, собираясь сказать ему, чтобы он поспешил на помощь Грейс, но в этом не было необходимости. Он уже бежал по коридору.

Ворвавшись в лазарет, Джеймс увидел кошмарную картину. У западной стены, между койками с больными, которые сейчас спали, были установлены ширмы, и Джеймс различал лишь темные силуэты, скорчившиеся под одеялами, неподвижные, словно трупы. В дальнем конце помещения на двух сдвинутых вместе койках устроили Татьяну; по полу от двери до того места, где лежала раненая, тянулась кровавая полоса. Ее укусили в плечо и руку; шляпу она, естественно, потеряла, жидкие седые волосы приклеились к черепу.

Брат Енох, склонившись над Татьяной, пытался напоить ее из стаканчика какой-то темно-синей жидкостью, но женщина захлебывалась и отчаянно хватала ртом воздух. Почему-то Джеймсу пришло в голову дикое сравнение с птенцом, которого кормит мать. Рядом стоял Джем; в руках он держал повязки, пропитанные антисептиком. Грейс опустилась на пол в ногах кровати, в отчаянии стиснув руки.

Джеймс прошел мимо кроватей, на которых лежали остальные пациенты, забывшиеся беспокойным сном. На первый взгляд казалось, что Ариадна, Веспасия и Джеральд спят, если бы не сетка темных сосудов, четко выделявшихся под кожей. Джеймсу почудилось, что эти страшные вены становятся чернее с каждым днем.

«Здравствуй, Джеймс».

В мозгу его прозвучал мягкий голос Джема. Джеймс выругал себя за то, что не может сообщить дяде ничего полезного, ничего, кроме обрывков какой-то загадочной истории, которые, к его раздражению, никак не объединялись в цельную картину. Но Джем и без того занимался выяснением имени его деда. Он не мог взваливать на Джема еще и это, не мог задавать ему новые вопросы, на которые ни у кого не было ответов.

«Она будет жить?» – мысленно произнес Джеймс, кивнув на Татьяну.

Голос Джема был каким-то странным.

«Если она и умрет, то не от ран».

Яд. «Смертоносная тварь, отравитель», – так сказал Гаст. Но кого же, во имя Ангела, чародей вызвал в этот мир?

– Джеймс. – Чья-то рука схватила его за рукав. Обернувшись, он увидел Грейс и испугался: лицо ее приобрело пепельный цвет, губы были белыми, как у мертвой. Она с силой вцепилась ему в плечо обеими руками. – Забери меня отсюда.

Он слегка отвернулся, закрыл ее собой, чтобы остальные не видели их лиц.

– Куда тебя отвести? Что я могу сделать для тебя?

Руки ее тряслись.

– Мне нужно с тобой поговорить, Джеймс. Отведи меня туда, где нам никто не помешает.

– По-моему, Джеймса уже слишком давно нет, – задумчиво пробормотала Люси, продолжая что-то быстро записывать в блокноте. За последние десять минут на лбу у нее появились морщинки. – Ты не сходишь, не поищешь его, Корделия?

Корделии не хотелось идти на поиски Джеймса. Она видела его лицо в тот момент, когда Грейс выбралась из кареты Чарльза, остановившейся во дворе. Видела выражение тоски и страдания, которое сразу же сменилось страхом за Грейс; видела быстрое бессознательное прикосновение к серебряному браслету. Она понимала, что он ненавидит Татьяну, и не без оснований. Но, несмотря на это, он готов был на все, чтобы спасти старуху и избавить Грейс от страданий.

И она мысленно спросила себя: интересно, каково же это, когда тебя вот так любят? Несмотря на охватившую ее безнадежность и печаль, Корделия, как это ни странно, восхищалась Джеймсом, который любил Грейс самоотверженно, любил вопреки всему.