Тайнопись видений

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что это за все? – не успокоилась Цуна. – Я не могу испортить все. Назови по порядку. Ну или самое главное. Что тебе больше всего не нравится?

– Ты велела оставлять бесцветных, – бросил Хинду.

Цуна стала идти спиной вперед, чтобы видеть, какое у собеседника лицо. Оно было суровым, как у взрослого.

– Ты думаешь, от этого будут смерчи? Они не от этого. Уже много времени прошло, а смерчей так и не было. Ты почему бесцветных не любишь? Это просто так не бывает. Любить ни за что можно. Ненавидеть – нет. На такое всегда есть причина. Почему ты меня ненавидишь?

– Потому что теперь у меня не будет матери, – зло бросил Хинду, обгоняя Цуну. – Она у меня была из-за того, что шаманы запрещали женщинам рожать порченых. А ты это разрешила.

– Объясни, – потребовала Цуна, хватая мальчика за руку.

Она вдруг почувствовала, как между ними, точно короткая вспышка грозы, мелькнуло что-то общее. И захотелось вцепиться в эту призрачную связь, потому что не любить Хинду было мучительно. Потому что хотелось его простить.

Мальчик остановился и нервно жевал губы. Цуне пришлось добавить:

– Это приказ.

– Моя мама не носила меня в животе, – нехотя сказал Хинду и сморгнул: капля дождя упала ему прямо на ресницы. – Та, которая носила меня, умерла, а у моей второй мамы первый ребенок родился бесцветным, и его отдали Большой воде. Поэтому она растила меня, как своего, и так всегда было. А теперь ты разрешила рожать бесцветных. Мама недавно была беременная во второй раз. И опять родила проклятую. Она так плакала, когда относила ее на скалу. И потом еще много дней ревела. Она теперь точно родит своего ребенка и будет его любить. Потому что носила в животе. А у меня мамы больше не будет.

Дождь шел сплошной стеной. Теплый и плотный, как брызги водопада. За ним не было видно бамбукового леса и дороги. Но именно в этом темном ливне девочка впервые разглядела Хинду яснее, чем в любой из солнечных дней, когда смотрела на него в упор.

– Ты просто жадный! – сообразила она, подпрыгнув. – Ты жадный, как я! У меня был Акулий остров, и он всегда был мой. И у меня была ма. Только моя ма. Я тоже не хотела отдавать ее рыбам. И не хотела отдавать свой дом другим людям. Потому что я тоже жадная. Но мою ма уже съели, а твоя просто родит ребенка. Она от этого не перестанет тебя любить. Ты дурак, Хинду. Любят не за то, что носили в животе. Любят просто так. Хочешь, я буду тебя любить только за то, что ты Хинду? Только это будет сложно. И не сразу. Но я, наверное, смогу. А ты будешь меня любить. Давай?

– Нет, – отрезал Хинду. – Я тебя ненавижу.

Это была жестокая правда, и Цуна выпустила руку мальчика.

– Так неправильно, Ри, – пробормотала она, глядя, как Хинду уходит в темноту, в которой горят огоньки мазанок. – Мир такой большой, а мне тут как будто совсем нет места. Столько людей вокруг и ни одного, кто бы меня любил. Лучше бы в мире были только я и ма. И ты. И еще важный человек, если перестанет быть дураком. Я тоже хочу, чтобы все было, как раньше.

Девочка вздохнула и пошлепала босыми ногами по размокшей дороге.

* * *

Цуна толкнула дверь, обитую красной тканью, и поморщилась, зажимая нос.

– Фу-у-у-у! Шаман! Опять ты свои палки вонючие зажег! Мне и так в твоей мясной пещере не нравится, а теперь тут еще как будто стадо коз напукало!

Хозяин Смерчей встал и поклонился дочери Большой Акулы.

– Цвет моей крови, я ведь объяснял тебе, что эти благовония нужны мне для того, чтобы я мог перенестись к Радужному каньону и проверить, не зарождается ли там буря.