– Слушай, Саманта, я никогда не думал, что скажу это, но я начинаю всерьез за тебя беспокоиться.
– За меня?
– За твой выпуск.
– А…
– Осталось всего несколько месяцев. Я знаю, сейчас кажется, что это целая куча времени, но они промелькнут очень быстро.
Я разглядываю его футболку с логотипом индастриал-рок-группы из Германии, которая нам обоим очень нравится. На рисунке изображена женщина с огромными сиськами, которую душит какое-то рогатое чудовище. Но женщина, конечно же, выглядит так, словно она в экстазе от того, что ее душат. Как обычно.
– Саманта, ты ни о чем не хочешь поговорить?
– Нет.
– Потому что, если ты хочешь о чем-то поговорить, знай, что я рядом и готов тебя выслушать.
Лжец.
– Хорошо. Спасибо.
Он вздыхает.
– Знаешь, Саманта, это ведь я поспособствовал, чтобы тебя приняли. В Уоррен. Потому что мне нравилось то, как ты пишешь. И нравилась ты.
Я отмечаю, что он говорит в прошедшем времени. Киваю.
– Такое воображение! Такая изобретательность! Такой прекрасный стиль изложения, – он смотрит на пустое место на своем столе, где прежде стояла пластмассовая фигурка росомахи.
Я стащила ее прошлой зимой. Ему это известно. Я сунула ее в карман, когда он ненадолго вышел. Хотела сделать копию формы и отлить себе такую же. Когда я рассказала эту историю Аве, она так меня хвалила и так гордилась мной, что я подарила эту фигурку ей.
– Послушай, Саманта, если ты не пришлешь мне хотя бы часть диплома до конца зимних каникул, нам придется серьезно поговорить. Ты понимаешь?
Я жду, когда лед на его лице треснет, голос растает и в нем снова проступят дружелюбные черты человека, которого я знала прошлой осенью, жду, когда он скажет мне что-нибудь теплое и ласковое. Но нет. Он мой куратор и выполняет свою работу. Выясняет, как продвигается моя. Чего еще я могла ожидать?
– Понимаю.