Зайка

Она провожает меня взглядом, в котором ясно читается: «Ох, Саманта, ну и что же это все-таки значит?»

26

Солнце снаружи слабое и тусклое, и висит высоко в небе. Мягко падает снег. Я вижу неподалеку дом Герцогини. Ненадолго предаюсь мечтаниям о том, как вламываюсь туда и поджигаю к чертям собачьим все ее бриллиантовые прелюдии. Сваливаю с полок аккуратно расставленные ряды латиноамериканских романов. Вылизываю до дна все ее полезные йогурты и разбиваю бутылочки с комбучей[59], хранящиеся в холодильнике. А потом вспоминаю о своей квартирке в противоположном конце города. Там холодно. В холодильнике шаром покати. Прямо перед тем как уйти, я высушила до дна последнюю бутылку местного вина. Прямо напротив меня – автобусная остановка, где я провожала взглядом того парня, когда он садился в автобус, а затем и сам автобус, пока тот не скрылся в ночи.

И тут, как по сигналу, он подъезжает к остановке.

* * *

– Простите, а куда именно идет этот автобус?

Водитель косится на меня сверху вниз единственным глазом.

– Да повсюду. А вам куда надо?

– Эм-м… Я забыла название улицы, – вру я. – Я пойму, когда увижу.

Он смотрит на меня безо всякого выражения. Мол, девушка, кто платит, тот и музыку заказывает, мне все равно.

Я расплачиваюсь за проезд мелочью, чтобы не показывать уорреновский проездной. Не хочу давать ему повод позлорадствовать. И сама не хочу становиться мишенью. Какой еще мишенью, спросила меня однажды Ава. Тогда я пояснила: Они думают, что все студенты в Уоррене – сплошь мажоры, а у меня нет времени объяснять, что я не такая, как все остальные здесь.

Судя по выражению ее лица, у нее прямо язык чесался ответить, что именно это и роднит меня с мажорами Уоррена.

Я оглядываю «безАвный» автобус. Людей в салоне мало, и выглядят они глубоко удрученными. Сидят на заклеенных скотчем сиденьях, скрестив ноги, отвернув в мутные окна свои мутные лица, и кажутся очень подавленными и оцепеневшими в тусклом свете автобуса и уличных сумерках. Я сажусь напротив старушки в ветровке, которая поначалу кажется мне немного похожей на мою покойную бабушку, во всяком случае внешне. И мне сразу становится спокойнее. Рядом с бабушками всегда спокойнее. Правда, одета она как не вполне здоровый человек. На шее у нее татуировка в виде паука в паутине. А еще она вслух читает порванный медицинский постер про шизофрению, висящий на стенке: «Шизофрения: у вас есть эти симптомы?» Каждый симптом она читает вслух и добавляет после:

– О, и вот это у меня есть!

И радостно кудахчет. Как будто читает кулинарный рецепт:

– …и радуется, что у нее есть все необходимые ингредиенты. Вот здорово, в магазин идти не надо! – слышу я шепот прямо у себя над ухом.

Дыхание щекочет короткие волоски у меня на затылке. Такое чувство, что кто-то прочитал мои мысли. Я резко оборачиваюсь.

Он сидит на потрескавшемся сиденье у меня за спиной. Наушники висят на шее, из них доносится Your Silent Face[60]. Сутулый, в черном пальто. Растрепанные волосы падают на глаза, похожие на мерцающие молниями серые тучи. Он улыбается мне так, словно мы старые друзья.

– Ну что? Нашла ты своего кролика, Саманта?

* * *

Я разглядываю его уставшее волчье лицо в тускломголубом свете салона. Он смотрит на меня, неотрывно, выжидающе.

– Ты сказал, он умер, – говорю я тоненьким голосом.