Он размазывает эти блестки по своей щеке и улыбается. Но даже с блестящей щекой этот странный парень воплощает в себе все острое, резкое и жесткое мира сего. И тут – озарение! Оно накатывает на меня с волной мурашек, впрыскивается в кровь, вонзается прямо в сердце.
– Дом, – говорит он.
И в этот миг автобус останавливается. Он поднимается, надевает наушники и, насвистывая, устремляется к двери.
27
Я торопливо шагаю за ним в ночи. Он идет быстро, как волк, я – на несколько шагов позади. Я все жду, когда он обернется и спросит: какого черта ты делаешь? Но он, похоже, не против, чтобы я шла за ним. Даже оборачивается время от времени, убедиться, что я все еще иду. Может, даже слегка улыбается про себя. Трудно сказать.
Он идет все быстрее и быстрее, но далеко не отрывается, чтобы я его не потеряла. Фонарей в этом городе немного, и когда он окунается в темноту, я пугаюсь, что потеряла его насовсем. Но вот далеко впереди снова появляется лужица света, и я вижу, как он пересекает ее. Высокий, как секвойя, темные волосы с проседью из снега.
Мы поворачиваем то в одну сторону, то в другую, то в третью. Проходим заросли и парковки. Попеременно и красивые, и грязные районы, которые я никогда прежде не видела. Пробираемся через чужие сады, в которых он на ходу обрывает деревья – остролист здесь, еловую лапку там. В какой-то момент он ныряет в чью-то теплицу. Я иду вдоль теплицы снаружи и наблюдаю за тем, как он срывает нежные белые цветы, растущие внутри. Собирает все это в колючий букет, выходит и идет дальше, только уже быстрее. А затем ныряет в узкий переулок между домами. Ну вот, там я его наверняка потеряю, потому что мрак в переулке царит непроглядный. И он становится все гуще, гуще и гуще, пока переулок, наконец, не выводит нас к улице. И тут он сворачивает…
…к ряду заброшенных домов. Или, по крайней мере, так кажется. Кучи мусора на лужайках. Черный кот чопорно восседает на ступеньках магазина с заколоченными витринами.
Господи, да где мы, черт возьми, оказались?
Он сбавляет темп и идет медленнее, помахивая букетом и на ходу пробегая пальцами по заснеженному железному заборчику с торчащими кусками проволоки.
Я даже протягиваю руку, чтобы сделать то же самое, как парень впереди вдруг резко останавливается.
Он стоит на заснеженной лужайке перед маленьким двухэтажным кирпичным домом.
Я внимательнее разглядываю дом, и у меня что-то сжимается в груди. Красная дверь. Цветы все так же мертвы в своих горшках. Вся конструкция слегка кренится влево – совсем как в Амстердаме, говорила мне она когда-то.
Я совсем не узнала дорогу. Ава всегда ходила другой.
– Что мы здесь делаем? – спрашиваю я, поворачиваясь к нему, но…
Он исчез. Вокруг меня, всюду, сколько видно глазу, – пустая заснеженная улица. Я стою одна перед ее кирпичным домиком.
И тогда я бросаюсь к красной двери. Дергаю за ледяную ручку, но она заперта. Я колочу по ней кулаком. Мне никто не отвечает, но я все равно барабаню по ней, пока рука не наливается жгучей болью. Снова дергаю за ручку и на этот раз вырываю ее с мясом.
– Ава! Ава! Ава! – кричу я, пока у меня не срывается голос.
Его я тоже хочу позвать, но тут понимаю, что понятия не имею, как его зовут.