Зайка

– Серьезно? – он смотрит в окно, хотя оно такое грязное, что за ним невозможно ничего рассмотреть.

Я замечаю у него на шее татуировку в виде черного топора. У меня по шее прокатываются мурашки, точно меня обсыпало колючими звездочками. Он снова переводит взгляд на меня. Его глаза кажутся одновременно и бесцветными, и впитавшими все возможные оттенки.

– А где твои подружки?

– Подружки?

Когда он смотрит на меня вот так, мне кажется, что моя грудная клетка распахивается как резные ставни. Весь тот огонь, что поддерживает во мне жизнь, обнажается перед ним, как на ладони – пожалуйста, бери.

– Они мне не подружки. Я их ненавижу, – слова струятся у меня изо рта, как дым, змеятся спиралями.

Он улыбается. Брызги света сквозь зеленую листву. Я лежу на влажной траве и смотрю, как по небу бегут облака. Слышу аромат мокрых, распускающихся вокруг меня цветов. Мне всего пятнадцать.

– Ладно, где же тогда девицы, которых ты ненавидишь, Саманта?

Клуб в моем старом городе. Я прижимаюсь спиной к битой кирпичной стене. Пальцы погружаются в светлые, колючие волосы незнакомца. У него лоб кирпичом, но рот – как алая мягкая подушка. На нем серебристая рубашка, сверкающая в темноте бара, как чешуя самой крупной рыбы в аквариуме. Басы нью-вейв эхом отдаются у меня в груди. Его рот – затянутый дымом колодец. И я падала в него, проваливалась без оглядки.

– Сейчас каникулы. Они разъехались по домам.

– Все на одном самолете? Кстати, а это не он вон там камнем летит к земле?

Когда он улыбается, я отчетливо вижу в его улыбке черты барабанщика блэк-метал-группы, которого некогда любила до дрожи в коленях.

– На разных самолетах. В разные дома, – говорю я.

– Какая жалость, – говорит он и достает из кармана своего пальто серебряную фляжку.

Делает глоток, а затем протягивает мне. Я сомневаюсь, и он призывно встряхивает ею. Я принимаю у него из рук фляжку и отпиваю. Зеленый огонь обжигает мое нутро. Протягиваю обратно, но он останавливает мою руку.

– Оставь. Похоже, тебе она нужнее.

– А ты?

– Я пьян от любви, Саманта.

Опадающий вишневый цвет. Роб Валенсия изгибается в агонии на подмостках школьного театра. Торговец рыбой, с которым я однажды переспала. У него был такой взгляд, словно он хотел сказать им: Я знаю все ваши грязные секреты.

Теперь он наклоняется так близко ко мне, что я чувствую его холодное дыхание на своем лице. Леса. Только что убитого зверя. Запах влажного белого шалфея. Он протягивает руку к моему лицу. Наверное, хочет придушить меня. Ну и прекрасно. Но вместо этого он нежно касается моей щеки. Когда я открываю глаза – вижу его раскрытую ладонь, а на ней – горстку золотистых блесток. Точно такими же зайки раскрасили мне лицо, когда мы переодевались в фей. Черт его знает сколько я пыталась потом смыть их со своей кожи.