Алеша с нарастающим ужасом внимал словам Смердякова – даже речь его изменилась, он совсем перестал употреблять свои обычные «словоерсы», и слова его как пущенные заточенные камни или куски шрапнели прямо вонзались в душу…
– Я не враг вам, я брат вам!.. Я брат ваш!.. – Смердяков уже кричал в исступлении. – Почему вы меня не любили?!.. Почему-у-у-у?!..
И в этот момент к пущему ужасу Алеши он вдруг преобразился. Как будто вспыхнул мгновенным синим пламенем и одновременно поблек и даже словно просветился. Так, что одежда на нем мгновенно спалилась и исчезла, а тело стало полупрозрачным, как бы из студня, а внутри даже стали видны его внутренности и кости. И все эти внутренности были покрыты отвратительными огромными белыми червями, подобными тем, что падали на Алешу на «брачном пире». Но еще ужаснее и безобразнее сотворилось с кошкой. Она вдруг раздвоилась – нет, расстроилась, и даже расчетверилась – и все эти кошары вдруг набросились с разных сторона на Смердякова и стали его рвать на части. Причем, это уже были не совсем кошки – они, впрочем, и раньше были не совсем кошки – но сейчас с ними произошел еще один сдвиг в облике, и даже не однозначно в человеческую сторону. Эта ужасающая ярость, этот дикий визг, с которым они набросились на Смердякова, эти клыки и выросшие на лбу утолщения, превратившиеся в рога… И эта сводящая с ума нечеловеческая злоба, однозначно уже не человеческого, а инфернального происхождения не оставляла другого варианта, что это были не кошки, и не люди, а бесы под покровом полукошачьего-получеловеческого вида…
Впрочем, Алеше не до того было, чтобы разбираться в этих инфернальных тонкостях. Два беса-кошары впились справа и слева в раздирающееся под их клыками лицо Смердякова, который, подняв руки к голове, сквозь огненную пелену еще кричал, переходя в мучительный вой:
– Почему-у-у-у-у-у-у?!…
VII
«точка невозврата»
И Алеша наконец очнулся. Пару секунд он только судорожно вдыхал, как глотал в себя воздух, словно только что вынырнул с большой глубины. «Я вернулся», – это первое, что мелькнуло у него в голове, но тут же оказалось перебито новым: «в точку невозврата…» И следом Алешу захлестнула волна «непреодолимых» и главное не до конца определяемых чувств – вины, горечи, тоски, отчаяния… Но главным среди них было ужасающее своей нарастающей силой чувство «опаздывания».
Между тем было уже довольно поздно. Солнце поднялось настолько высоко, что напрямую светило на не очень ровно придвинутый люк возле могилы Смердякова, так что пара лучей упали слева от Алеши на нишу, где лежали все приготовленные им средства подрыва. Фонарь почти погас, но фитиль еще тлел едва заметным зеленоватым пламенем. Алеша все еще сидел неподвижно на земляных ступеньках подкопа, пожираемый все тем же чувством «опоздания», еще не в силах заставить себя попытаться понять его причину. Как вдруг до него одновременно и сверху и из глубины подкопа долетел мощный, хотя и приглушенный закрытостью пространства хор мужских голосов:
– Слава Тебе, слава Тебе, Боже наш!..
И следом несколько «аллилуйя»… И Алеша понял, что это – никаких сомнений не было – именно сейчас совершается молитвенное пение над мощами преподобного Зосимы и осуществляется перенос мощей. Именно сейчас!.. И ему немедленно нужно «что-то делать». «Точка невозврата» снова мелькнула у него в голове, но он по-прежнему не мог пошевелиться, словно скованный все тем же непреодолимым ужасом и упершись взглядом в нишу с зайчиком от солнечного луча.
Маленькая мышка, точнее, наверное, еще мышонок, прошелестев осыпавшимся песком, юркнул с невидимой в дерне норки на нишу. Сначала он деловито пробежался между засохшими стеблями травы и белесыми корнями, а потом замер перед фонарем и даже приподнялся на задние лапки, словно пытаясь пробиться к едва теплящемуся фитильку. Алеша вдруг дернулся и что было сил хлопнул его ладонью, да так, что едва не опрокинул фонарь и тут же отдернул назад руку, сопровождаемую каким-то мучительным, хотя и непродолжительным писком. Удар был явно чрезмерным для мышонка. Полураздавленный, он снова как-то мучительно вытянул голову вверх, так что даже полупрозрачные усы его вытянулись вперед, но главное, почти так же как Смердяков за несколько секунд до этого, поднял передние лапки к голове, как бы пытаясь защититься от мучительной боли… И уже после этого свалился набок, похоже уже замертво. Все это, видимо, и стало для Алеши той самой «точкой невозврата».
– Смердяко-о-о-в!.. – почти прокричал он каким-то рыдающим голосом, не в силах справиться с мучительным чувством вины перед ним и невозможностью отделаться от него. Только исчезнуть самому, только успеть все сделать!..
Уже трясясь, словно в лихорадке, он схватил факел и зажег его уже от почти потухшего фитиля фонаря. (Удивительно, как он не потух от удара Алеши по мышонку!) Факел так ярко вспыхнул, осыпаясь искрами по сторонам, что на мгновение ослепил Алешу. Уже воя как от непереносимой боли, он бросился внутрь подкопа, но вдруг страшный удар в голову, в самый лоб, на несколько мгновений остановил его. Алеша даже закрыл глаза, ожидая каких-то последствий, причем самых невероятных, типа нового появления Смердякова…
– Радуйся, спасти хотя души всех одержимых нечистыми духами!.. – грянуло уже где-то совсем близко.
Алеша открыл глаза и тут только понял, в самом узком месте подкопа среди корней ветлы, просто недостаточно низко наклонил голову и ударился ею в выступающий распил. Мелко трещащий факел освещал его неровные грани, на которых повисли какие-то засохшие цветы и стебельки от них – остатки Снегиревкого венка с головы Алеши.
– Радуйся, отче Зосиме, скорый помощниче и молитвенниче о душах наших!..
Алеша вновь дернулся внутрь подкопа, заливаемый той же «нестерпимостью» вины. Он почти выбил внутрь могилы закрывающую ее фанерную заслонку. Факел осветил два мешка, прислоненные к противоположной от Алеши стене могилы, что едва слышно осыпалась мелкими потеками песка. Да и сверху сквозь щели дощатого помоста проходил кое-где довольно ощутимый, хотя и рассеянный свет.
Внезапно по этому помосту заходили, затопали, песок со стен могилы стал осыпаться гуще и слышнее.
– Давайте с этой стороны!..
ebooksa