Теперь он видел все это в своем сознании с пугающей ясностью.
Взяв лом, он подошел к могиле Элизабет Сондерс, 1997-2012 годов жизни. Он погладил гладкую латунную лицевую панель, ощущая смутное электрическое возбуждение, почти эротическое. У него перехватило дыхание. Он просунул кончик лома под край доски и после некоторого напряжения вытащил его. Она с грохотом упала на пол.
- Да, Тара. Здесь. В этом месте. Засвидетельствовано мертвыми.
Она будет молить о пощаде, но пощады для пезд не было. Они просили об ЭТОМ и получали ЭТО. Наглая Тара Кумбс со своей распутной младшей сестрой. Тара начинала рыдать. Она отчаянно царапала железную дверь хранилища и это не принесет ей никакой пользы.
- Подойди сюда, Тара. На полу. Я хочу, чтобы ты легла на пол.
Но она съеживалась, когда крысы, растолстевшие на подстилке для гробов, царапались по углам, и ветер траура дул по кладбищу в измученных голосах потерянных душ.
- Пожалуйста, Генри... пожалуйста...
О да, потому что именно так они всегда поступали, когда дело доходило до этого, когда они знали, что выхода нет и они принадлежат тебе и только тебе, и в их прелестных маленьких головках забрезжило осознание того, что они принадлежат тебе. О да, именно так все и будет. Тара. Вершинная сука, хищная хватка, непристойная пизда, королева шлюх. Она будет драться, потому что так оно и было: им нравилось драться, им нравилось притворяться, что они ЭТОГО не хотят. Но они всегда ЭТОГО хотели. Каждая из них, и особенно такие СУЧКИ, как Тара Кумбс, которые думали, что они такие чертовски УМНЫЕ. Думали, что могут играть с ним, использовать его и заставлять делать то, чего он не хотел делать. Да. Он избил бы ее до бесчувствия и сорвал бы с нее одежду, позволил бы ей почувствовать холод могилы на своей обнаженной коже. Затем он прикоснется к ней... Теплый, манящий, с горячей кровью и тугими мускулами, с твердыми от холода и желания сосками. Потому что она этого хотела. Она хотела, чтобы он изнасиловал ее в пыли и хрустящих коричневых листьях, уложил на каменный пол среди увядших лепестков орхидей и белых роз и взял ее.
Она окажется здесь, в этой расколотой ночью гробнице, на этой Голгофе шелестящих теней. Чтобы понять, что хозяин – он, а не она. Что он дергает за ниточки, а она – его танцующая марионетка, которая будет делать именно то, что ей скажут. Да, она будет умолять об этом, когда они будут завернуты в обычную покрытую плесенью простыню, и он будет заставлять ее кричать и кричать с визгом оскверненных ангелов гробницы, когда он вонзится в нее, ее голос взлетит, как крылатый серафим, и его зубы вытянут медовые струйки крови, а его ногти будут царапать, глубоко впиваясь в ее кожу, пока она не сможет больше терпеть, конечности будут дрожать, обвиваясь вокруг него, все крепче и крепче, сжимая его, владея им, утверждая, что он часть нее. Желание, нужда, мучительный поцелуй, о, сладкий мучительный поцелуй.
Ее горло, ее рот. Дорогой Владыка Катакомб, наслаждение склепа, прохладный восторг мавзолея, два тела, движущиеся пульсирующим маршем смерти. Ногти, раскалывающиеся о камень склепа и толкающиеся, толкающиеся, достигающие высших сфер похоронного восторга, мягкое темное погребение похотливых тел, ищущих холодной и совершенной тишины продолговатого ящика и ласки червей, и обволакивающий аромат ядовитых кладбищенских сыростей, как шелестящие армии кладбищенских крыс, которые льются с разрушающихся стен голодными, отвратительными реками, а его невеста корчится под ним на грязном брачном ложе из гниющего шелка и покрытого грибками атласа и кричит, когда они оба достигают окончательного высвобождения своей безымянной и невыразимой страсти в мертвые часы ночи.
Генри лежал, тяжело дыша, пытаясь отдышаться, пытаясь вспомнить, кем и чем он был, в то время как часть его, этого любящего могилу призрачного другого, которого он тайно хоронил в узком ящике, задавалась вопросом, почему это вообще имело значение.
Тара.
- Теперь, моя дорогая, - сказал он ей. - Теперь мы знаем, кто кому принадлежит и кто у чьих ног пресмыкается.
Натягивая одежду и вытирая пот с лица, его розовый язык скользил по губам, жаждая головокружительного опьянения эксгумированной плоти, сладкой от похоронных духов и бальзамирующих специй.
- Нет, Тара. Пока ты не попросишь.
Он поднял ее с пола, и она была удивительно легкой в его руках, как мешок с костями. Выйдя в ночь и оставив позади их тошнотворную брачную комнату, Генри пересек спящее, шелестящее на ветру кладбище со своей невестой. Только когда он наклонился, чтобы поцеловать свою невесту, он вспомнил, что у нее больше нет головы.
Она спала, должно быть, спала, потому что проснулась там, на кухне, свернувшись калачиком на полу, и биение ее сердца, словно что-то крошечное и приглушенное, пробежало по ее груди. Тени вдоль стен манили ее в мир мягкой темноты, где можно было спрятаться, как ребенок под одеялом.
Тара села с внезапным, необъяснимым криком.
Она проснулась не так, как раньше – медленно, с расплывшейся головой, сонная под покровом сна, - а как животное: ясноглазая, напряженная, готовая к прыжку.
ebooksa