— Сюда, — шепчет тихий голос. Дима идёт в темноту, туда, куда он зовёт.
Наташа стоит на коленях у неглубокой ямы, которую вырыла куском арматуры с площадки у подножия большого дуба. На земле рядом с нею лежит включенный фонарик, в конусе белого света из темноты выступают листья, корни, её грязные дрожащие руки, держащие маленький почерневший череп.
— Твою мать, — говорит Дима, потому что не понимает, что тут вообще можно сказать. — Твою же мать.
Наташа поднимает на него глаза.
— Он избавился от тела, а голову поставил в собранную кровь и подсунул в центр костра, — говорит она. — Так ему надо было по его безумному ритуалу. На следующий день, на рассвете, он поворошил кострище, нашёл и захоронил череп. Под пентаграммой. Завершил ритуальное пожирание. Знаешь, она так ужасно, страстно хотела жить — вырасти, вырваться из своего маленького мирка, всё узнать, всё попробовать, найти себя…
— Я знаю, — говорит Дима, разом чувствуя всю боль, которую мысли о Лере ему причинили за двадцать пять лет.
— Знаешь, она тебя любила, — говорит Наташа, глядя в пустые глазницы черепа.
— Я знаю, — говорит Дима, и снова слышит жаркое дыхание, и чувствует запах Лериных волос.
Руки Наташи дрожат все сильнее.
— А он пришел, и забрал всё, что у нее было, поглотил ее, пожрал. И вызвал дьявола. Привел его в мир, добавил новую порцию к тому, что уже было. Всегда, от начала времен, чтобы темные боги были сильнее, девочки умирают. Их кровь уходит в землю, смывается в воду, сгорает в огне. Как будто их не было, понимаешь! Как будто не было! А потом приходит война. И в ней убивают наших детей, и детей больше нет. Знаешь, в этом — тоже дьявол, и его сила и мощь. И в людях, которые пытаются эту черную энергию оседлать и на ней взлететь над другими.
«Я знаю», — собирается сказать Дима, но сильный удар железа по затылку взрывается в его голове чёрным беспамятством, утягивает в ничто, роняет его тело на землю.
Костер горел ярко, горячо, до небес. Сквозь расплавленный воздух летели вверх искры, лица стоящих напротив, на другой стороне большого круга, расплывались в горячем мареве.
Маленькая Настя Богдан беспокоилась — она нигде не могла найти Леру, а ведь для неё был приготовлен специальный прощальный подарок — «секретик», хитро свернутый из тетрадной страницы и разрисованный внутри прекрасными цветами и небывалыми зверями. И сердечками, но немного совсем, не безвкусно. И там был номер Настиного телефона — ну и что, что у Леры дома его нет, можно же из автомата с улицы позвонить за две копейки.
Настя вздрогнула, почувствовав от костра странный запах — тревожный, жуткий, неправильный, но он тут же исчез, перебитый обычными запахами горящего дерева и керосина.
— Ты Лерку не видела? — тихо спросила она Олю. — Куда она подевалась-то?
— Да с хахалем своим, наверное, обжимается напоследок, — прошептала Ольга с досадой. Ей тоже хотелось душевно попрощаться и было обидно, что Лера не вернулась вовремя. — Ты что, не замечала, как она по ночам убегала? У неё какой-то ухажёр из поселковых.
Настя собиралась спросить ещё — интересно же! — но Петя, высокий вожатый шестого отряда, поймал её взгляд, покачал головой, прижал палец к губам и кивнул на костер. Сам он раскачивался вместе со всеми — руки на плечах тех, кто рядом — и повторял слова песни, глядя в пламя с прямо-таки религиозным рвением.
Настя вздохнула и подхватила песню дальше.
В сердце огромного костра, в белой коробке, заполненной кровью, начинала гореть голова девочки. Рот больше не был заклеен изолентой, лицо казалось спокойным, спящим. Кровь запекалась, накалялась и пламя на ней дрожало всеми цветами радуги.
Наташа дышит тяжело, а Пётр Михайлович Репин даже не запыхался, догоняя. На нем тёмный спортивный костюм, в руке — охотничий нож, острый, длинный, с чёрным покрытием, чтобы не сверкнул в темноте. Он загнал ее сюда, обратно на игровую площадку, сейчас их разделяет только металлическая голова клоуна.