Темная волна. Лучшее

22
18
20
22
24
26
28
30

Наташа стоит неловко — пока они бежали, он пару раз дотянулся до неё ножом, поцарапал бок, рассёк плечо. Он смеётся.

— Вот и не верь после такого в высший промысел… Ну, или низший. На том же самом месте!

Он делает выпад, нож входит Наташе в руку, она кричит, отпрыгивает за жёлтый вагончик карусели.

— Никто не услышит, можешь кричать, — разрешает Петр Михайлович. — В столовой в подарок от мэрии беженцам и персоналу раздают бухло и пирожные. Под музыку. У нас как минимум час.

— Для чего? — шипит Наташа. Петр улыбается безумной улыбкой.

— Чтобы напоить твоей кровью господина моего, накормить его твоим мясом, насытить твоей жизнью. Для чего ты ещё годна, стрёмная тетка, нищая, никчёмная, старая? Тебя даже искать никто не будет, ни тебя, ни алкаша твоего с неожиданно крепкой башкой. К нему я ещё вернусь, и к его крови тоже. Молох пошлет мне удачу и победу над врагами моими, — говорит будущий кандидат в президенты Петр Репин. — Дьявол открывает уста, жаждущие поглотить кровь многих, которые должны пасть…

Деревья вокруг раскачиваются, ветер дует лихорадочными порывами, старая карусель скрипит, но Лера бессильна.

— Ты безумен! — кричит Наташа. — Ты сумасшедший убийца!

— Такова манифестация моего господина, — парирует сумасшедший, выбрасывает вперед руку с ножом и рассекает ей бедро. Кровь хлещет на землю, с земли встает призрачная Лера, смотрит ему в лицо.

— Пивкина! — радуется бывший вожатый Петя. — Первая из многих, любимая моя! Ты совсем не изменилась. Всё такая же… сладкая.

Лера пытается ударить его, сдвинуть что-нибудь на площадке, но не может — пролитая кровь дает ей силу, но этой силы мало. Наташа пятится, спотыкается, падает на спину. Пётр переводит взгляд с призрачной Леры на неё и улыбается хищной улыбкой.

Лера, не думая, бросается наперерез, на Наташу, чтобы закрыть ее своим несуществующим телом, оберечь, попытаться спасти. И вдруг втягивается, всасывается в раны, в глубокие разрезы на коже, в плоть. Она смеется — она внутри Наташиного тела, её призрачную силу теперь кормит весь кровоток, вся энергия живого сердца. Теперь она сильна, теперь они — одно.

Лера встает с холодной земли, с сухих листьев — собой, Наташей, могучей силой. Время замирает, Петр застывает с занесенным ножом, с удивлением в широко раскрытых глазах. Лера поднимает руку — и с ужасным скрежетом ржавая жёлтая карусель снимается с оси, разламывается на части, обрушивается на Петра. Сквозь грохот и вопль боли Наташа и Лера чувствуют, как в двух местах ломается его позвоночник. Крик обрывается, когда на его лицо накатывается голова безумного клоуна, чуть качается, поскрипывая на ветру. Где-то вдалеке слышна музыка и весёлые возгласы.

«Он мёртв?» — думает Наташа.

«Конечно, нет, — думает в ответ Лера. — Гораздо лучше. Он заперт внутри, в своей голове, в своем парализованном теперь теле. Заперт с тем, кого вызвал, и кому так хотел служить».

«Он большая шишка, его подключат ко всем возможным аппаратам, — думает Наташа. — Современная медицина хорошо поддерживает жизнь. У него будет уйма времени».

Наташа, морщась, отрывает подол от своего платья, перетягивает рану на бедре. Хромая, они с Лерой идут искать Диму.

2015

— С Новым годом, — говорит напомаженный мужик в телевизоре, — С новым счастьем!

Дима Фирсов выключает телевизор, долго смотрит в окно, за которым идёт обычный в последние годы холодный новогодний дождь. Теперь и напиться нельзя — от первой же рюмки начинает голова раскалываться. Хотя грех, конечно, жаловаться, и так все врачи удивлялись, что он вообще от такой черепно-мозговой оклемался. Три месяца в больничной палате, исхудал, как палка, волосы отросли до плеч, хоть за гитару опять берись, да на сцену лезь с песнями.

И вот уже месяц дома, в пустой квартире, в пустой одинокой жизни, холодной и омерзительной, как холодильник после долгого отсутствия.