— Подумаю, — смеётся Алина. Наташа знает, что ночами она слезает с кровати и подолгу стоит на коленях, смотрит на небо за окном и истово молится за мужа, который где-то далеко и не по своей воле ходит с тяжелым автоматом. Иногда плачет, очень тихо, чтобы никого не разбудить.
— Как Стасик? — спрашивает Алина. — С отцом нормально? И с… этой?
— Настя, — говорит Наташа ровно. — С мачехой хорошо, к Игорю заново привыкает. Настя ему уже форму на сентябрь купила, учебники, у них лицей хороший прямо под окнами. За год к университету подготовится. Насте рожать уже вот-вот, Стас помогать будет, он любит маленьких. Когда Анютка родилась, ему четыре года было, и то он ее с рук не спускал. Теперь большой уже, будет у него снова сестрёнка. Всё у них будет хорошо.
— А… ты? — тихо спрашивает Алина. Наташа невесело улыбается. Как объяснить, что её уже нет, что она истончилась, иссякла, впиталась в землю вместе с кровью, которую она каждый вечер ходит и льёт на сухую землю игровой площадки, чтобы к ней вышла мёртвая девочка, похожая на её дочь. Чтобы слушать тоскливый потусторонний шепот, чтобы кивать и говорить — да, да, я мама, расскажи мне, кто тебя обидел.
— Чего у тебя рука-то не заживает? — спрашивает Алина, как будто прочитав ее мысли. — Вон опять кровь сквозь бинты проступает.
Наташа не успевает ничего ответить, все хлопают, чиновник закончил речь.
— Спасибо вам, Пётр Михайлович! — на эстраду к нему поднимается начальник лагеря, грузный старик, имени которого Наташа не помнит. — Ведь наш лагерь снова распахнул свои ворота для тех, кто в нужде, только благодаря энергии и доброте таких, как вы. Двести семь человек нашли здесь хлеб и кров, я считаю это большим политическим достижением. Давайте, товарищи, то есть дамы и господа, хотя в основном, конечно, дамы, похлопаем Петру Михайловичу Репину, выдающемуся уроженцу нашего города, а также, в чём-то, этого лагеря. Я ведь помню вас еще просто Петей, вожатым шестого отряда одним жарким летом. Вы тогда еще хотели стать хирургом, да?
— Мои возможности и… понимание моего призвания изменились, — говорит высокий, еще довольно молодой заместитель мэра. Скользя глазами по толпе, он останавливается на Наташе и медленная холодная улыбка раздвигает его губы. Наташино сердце бьется сильнее, кровь пульсирует толчками, повязка на руке начинает быстро намокать. Поднимается ветер, гнёт ветки тополей вокруг эстрады, рвёт листья, завывает в изгибах металлической крыши. Наташа сглатывает, не в силах отвести взгляд.
Кто-то трогает сзади ее за плечо, берёт за руку, тянет за собой. Она механически переступает, потом оглядывается, моргая.
— Что с тобой? — спрашивает Дима Фирсов. Он гладко выбрит и одет в чистое. Он смотрит ей в лицо, как будто чего-то ищет. Наташа отнимает руку, он вздыхает.
— Второй раз мне в этом лагере сердце разбивают. Что ж за место такое, и чего меня сюда вечно так тянет? Даже когда тут все было закрыто и заброшено, тянуло. Приду вечером после работы, через забор перелезу и сижу часами, как дурак, на той площадке рядом с грёбаным клоуном. Как будто мне снова пятнадцать, и она… А теперь ты…
Он чуть не плачет, Наташе хочется взять его лицо в ладони, разгладить морщины, провести пальцем по губам. Но она не может — вокруг полно народу и ей трудно дышать — взгляд человека в дорогом сером костюме буравит её спину, проворачивается между лопатками, как тёмный клинок назгула.
Последний костер готовили тщательно и масштабно, как новогоднюю ёлку. Грузовик привез доски, их облили каким-то горючим составом, и к вечеру вожатые выстроили из них огромную треугольную конструкцию, похожую на индейский вигвам.
— Фиг вам, — сказала Оля Волкова, тяжело дыша. — Не буду больше толкать, пусть теперь Лерка.
Лера вылезла из вагончика карусели, встала в середину, взялась руками за кольцо, потянула. Карусель завертелась со скрипом, неохотно. Жёлтый клоун смеялся издевательски.
— Ох, раскормила вас за смену тетя Маша, — пробурчала Лера. — Тяжелые стали, не сдвинуть. Домой вернетесь, мамки не узнают.
— Тебя бы узнала, — резко ответила Ольга. Она и вправду поправилась за лето и любая шутка про вес ее сильно задевала. — Твоя-то так и не приехала ни разу, вот как ты ей нужна очень.
— Ну вас, — обиделась Лера, перестала крутить карусель, пошла обратно к корпусу. Настя побежала за ней.
— Ну что ты, не расстраивайся, — заговорила она быстро. — От вас ехать-то как далеко из Кировского. Это часа три с пересадками. Она же знает, что тут хорошо и весело. Она же тебе путёвку доставала, заботилась.
— Путёвку мне в школе дали, — пробурчала Лера. — Она бы сама и пальцем о палец не ударила. Ей… пофигу. И всегда было. С утра глаза зальёт — и всё.
ebooksa